Чилим, с трудом открыв глаза, озирался в пустом вагоне:
— Батюшки, где это я?
Понемногу, точно смутный сон, начинает всплывать в памяти вчерашний день.
— Эх, дурак я, дурак! Вот теперь изволь отвечать за эту гадину, как за порядочного начальника. Проклятая кумышка, что ты наделала!..
Заскрипели тормоза, поезд остановился. Звякнул на двери запор, и в вагон вскочил капитан, начальник эшелона. Чилим встал смирно, не смея поднять глаз.
— Вольно!
Капитан, окинув взглядом вагон, тихо опустился на деревянный ящик, спиной к железной печке.
— Дьявольски башка болит, — проворчал он, сжимая ладонями виски и опуская голову.
«Поменьше закладывать надо, вчера тоже, видно, нарезался. Нам-то уж что, с горя выпьешь...» — думал Чилим, глядя на широкие ладони капитана.
— Что ж мы с вами будем делать, Чилим? Опять у вас история... — глухо выдавил капитан, не отнимая ладоней от висков и еще ниже склонив голову. — А человек-то вы еще молодой, здоровый, сильный! Если бы приложить все это на полезное... Что вы можете заслужить вашими выходками? Дисциплинарный батальон, тюрьму, виселицу. Вот какие прелести ждут вас впереди, — капитан замолчал.
— Виноват, вашскородие! Китайская водка подгадила, — вытянувшись, сказал Чилим.
— Вот что, Чилим, расскажи-ка мне все по порядку...
— Вашскородие! — громко начал Чилим.
— Да потише ты, я не глухой... Ну, дальше.
— Так вот, когда я поехал из Вязовых, где призывался, деньжат у меня немного было. Да разошлись то дядьке, то писарю... А остальные сдуру в карты просадил. Еще и до Рузаевки не успели доехать, а я уже был чище воды. Этот Чуркин, сволочь косая, когда банк мечет, часто курит, а серебряный портсигар всегда под рукой держит, ему каждая карта видна, как в зеркале, и перетаскивать он мастер. Потом я это и сам смекнул, да уж денег-то ни гроша... А тут вша вместе с нуждой жрали меня всю дорогу больше месяца. Другие-то ветчинку на станциях покупают, гусятину кушают, а я только облизываюсь да слюнки глотаю, Вот в это время взводный и подвернулся. «Тащи-ка водки, да икры захвати на закуску». Вот, думаю, чертов порядок, без магарыча у нас совсем жить нельзя.
— Чего вы плетете, Чилим!
— Истинную правду, вашскородие!
— Ах, как голова трещит, — снова понизив голос, проворчал капитан.
— Вашскородие, — почти шепотом произнес Чилим. — Лекарство есть, вчера, пока я был в памяти, припрятал бутылочку. Она в нашем вагоне припрятана. Ребята не видали, должна сохраниться. Хорошо бы вам опохмелиться?
— Ты, пожалуй, прав, — в раздумье заметил капитан.
— Разрешите? Я сию минуту!
«Видать, не промах», — подумал капитан, когда Чилим быстро выскочил из вагона.
Поезд стоит. Через равные промежутки времени раздается дребезжащий звон молотка по колесам.
— Есть, вашскородие! — сказал, вернувшись, Чилим и вытащил из кармана бутылку, а из другого достал кусок хлеба, щепотку соли в бумажке и две луковицы.
Паровоз дал свисток. Загрохотали колеса, и снова — сибирские версты. Чилим, ударив ладонью в донышко бутылки, опахнул рукавом горлышко, налил в кружку и поднес капитану. Тот посмотрел на Чилима и на кружку, передернулся, выхватил кружку и крупными глотками выпил.
Чилим снова налил:
— Вашскобродь, выпейте еще!
Капитан выпил, пожевал перышко луковицы. Глаза его засветились веселее.
— Замечательно лечит твоя кумышка... У самого-то тоже, наверное, голова трещит?
— Так точно! Гудит, как на колокольне..
— Ну-ка, налей себе!
— Не могу, тошнит!
— Пей! — капитан вскочил и, выхватив револьвер из кобуры, нацепил луковицу на мушку.
— Слушаюсь! — мигом опрокинул кружку Чилим и, сдернув луковицу, сунул в рот.
— Ну, и черт! Хлещет, как воду, — захохотал капитан, заталкивая в кобуру наган. — Где выучился?
— На Волге, у Трофима кривого, — спокойно ответил Чилим.
— Трофима кривого? Он еще жив?
- Не могу знать, вашскородие, прошлый год был жив.
— Ну-с, давай-ка о деле будем говорить... Кто у тебя дома остался?
— Мать одна, вашскородие!
— А отец где?
— На каторгу был сослан, вернулся и через месяц умер от чахотки.
— За что был осужден?
— Стражника убил, — и Чилим рассказал историю отца.
Капитан слушал молча, густые черные брови сошлись на переносье.
— Так, — тихо сказал он, когда Чилим закончил рассказ.
— Вашскородие! разрешите заехать повидать мать?