Капитан не ответил, о чем-то задумался...
— Вот что, рядовой Чилим... Ты, кстати, мне земляк; чтоб повидать мать, я тебя отпущу, но помни одно — увольнительных никаких. В Москве встретишь нас; получишь письмо, храни его пуще своей головы. Понял?
— Так точно! Слушаю!
— А теперь — марш в свой вагон! И никому ни звука.
Многое Чилим передумал и пережил, пока поезд дотащился до Волги. Чилим ждал случая, как бы отстать незамеченным.
— Далеко, Васька? — спросил Ефим, глядя на уходящего Чилима.
— Рубашку продать.
— А если я с тобой?
— Идем, веселее будет...
Поезд в это время стоял в Сызрани. Темнело.
— Ефимка! Иди-ка узнай, куда санитарный идет?
— На Рузаевку, Васька! Айда на буфер! — сказал подбежавший Ефим.
— Ты что, очумел? На буфере трепаться?.. Иди к врачу, скажи, что, мол, так вот и так, от поезда отстали, свой эшелон догнать надо.
— А эшелон-то наш тут, — улыбнулся Ефим.
— Вот чудак, ему-то что... Иди!
— Вашскородие! — держа руку под козырек, обратился к главному врачу Бабкин, — От поезда отстали, за кипяточком простояли, а эшелон ушел. Разрешите догнать на вашем?
— Можно, — махнул рукой врач, не глядя на Ефима.
Совсем уже стемнело. Повеяло прохладой августовской ночи. Огромная луна выплыла из-за горы.
— Идем скорее, Васька! Разрешил, — торопливо заговорил подбежавший Ефим.
Забрались в хвостовой вагон и на боковую.
— Эй, земляки! Приготовьтесь, Рузаевка!
Чилим с Бабкиным выскочили из вагона.
— Стой! Пошли в комендатуру! — строго крикнул патрульный, скидывая винтовку с плеча.
Путники молча переглянулись.
— Вчера ваших много в комендатуру насажали, сказал патрульный, подходя вплотную к Чилиму.
Чилим, не торопясь, вынул кисет и стал свертывать цигарку. Патрульный снова закинул за плечо винтовку и тоже протянул руку к кисету.
— Есть еще?
— Есть немного, — сказал Чилим, насыпая махорку на ладонь патрульному.
— Куда направили лыжи? — спросил он.
— На позицию едем, да хотели по пути домой на денек заглянуть. Сам знаешь, с позиции-то вернуться бабушка надвое сказала...
Патрульный подумал, затянулся махоркой, закашлялся.
— Дрянь курите, — махнул рукой, — Идите к чертовой матери! Здесь не вертитесь, я не один.
— Посоветуй, землячок, где лучше на поезд сесть в Казань?
— Хорошее по пути... — рассмеялся солдат. — Валяй-те на галицинский, там сядете. Живо, марш!
— Спасибо, земляк! — и путники припустились по шпалам.
— Как жрать я хочу, — вздохнул Ефим, вытирая с лица пот рукавом гимнастерки.
— Ничего, потерпи до разъезда, там заправимся, — успокаивал Чилим.
В разговорах и пе заметили, как дошли до разъезда. Полосатая будка одиноко стоит, как скворечня, возле нее сторож — старик-инвалид.
— Здравствуй, дедуся!
— Здрасьте! — косо посмотрел сторож маленькими, как у крота, провалившимися в тени бровей глазами, — Улизнули?
— Да, дедок, на родине хотим побывать.
— И патруль не сцапал?
— Значит, и здесь бывают патрули? — спросил Чилим.
— На ефтой дороге патруля, как мошкары... Да и мне приказано задерживать.
— Ну, а если нас задержишь, то что тебе, награда выйдет?
— Кой черт награда, хоть по зубам-то пореже били бы, — сердито ворчал старик. — Вы уж вот чего, здесь не вертитесь, все равно вам тут на поезд не сесть, да и не всякий здесь останавливается. Не ровен час, начальство нагрянет, тогда и я с вами пропал... Валяйте-ка в Саранск, там беспременно сядете. Стегайте прямо полотном, всего верст пятнадцать, это вам только плюнуть.
— Плюнешь, пожалуй, — простонал Ефим. — Заряд весь вышел, дедок, терпежу нет — жрать охота... Нет ли чего у тебя перекусить?
— Это верно, — согласился сторож. — На голодное брюхо далеко не ускачешь. Я вот тоже давненько не закусывал.
— Ну что ж, пойдем, что ли? — сказал Чилим. — Дорога только еще в начале, а мы уже раскисли.
— Айда, може дотянем...
— Спасибо, дедуся! — крикнул Чилим и снова двинулись по шпалам.
— Гляди-ка, Ефим, влево деревня — зайдем пообедаем?
— Давно тебя ждут... Наверное, наварили всего и нажарили...
— А по-твоему, с голоду подыхать? Ну, христовым именем. Может, накидают...
— Накидают по бокам, — ухмыльнулся Ефим, и оба тут же свернули на проселочную — к деревне.
— Тетка! Нет ли хлеба кусочек служивому? — по-стучал в окно Чилим.
— С позиции, что ли, батюшки? — прошепелявила беззубым ртом старуха, приткнувшись носом к стеклу.