— С самой дальней, бабуся! Хотим вот до Саранска добраться, да силов больше нет, все пары спустили... Жрать хотим, да и курить нечего.
— Заходите в избу! — крикнула старушка.
Через минуту она уже суетилась около печи, наливая в деревянную чашку постных щей, на которых гулял серый туман, точно на болоте в утренний час. В окно начали заглядывать соседки, полезли в избу. Одна несет пирога с луком, другая ватрушку вытаскивает из-под фартука. А солдаты едят да только изредка носами подшмыгивают. Женщины, подперев щеки, изъеденные морщинами, смотрят, шушукаясь между собой: «Вот, наверное, и наши сыночки так же где-нибудь побираются...»
Наевшись щей, солдаты торопятся уходить. Женщины суют им куски хлеба в карманы. Белокурая девушка-соседка притащила горсть махорки.
— У дедушки стащила, — улыбнулась она, высыпая Чилиму в кисет.
Поблагодарили солдаты, распрощались и, весело балагуря, направились в Саранск. Вдруг из-за поворота насыпи появились две фигуры. Артиллерийский полковник и дама с размалеванными до тошноты губами.
— Влипли, Васька!
— Молчи! — прошипел Чилим. Сворачивать было поздно да и некуда: с обеих сторон косогор. Поравнявшись, солдаты взяли под козырек.
— Стой! — скомандовал полковник, махнув рукой, точно закрыл семафор.
Щелкнули каблуки, и Чилим с Ефимом замерли, пожирая глазами начальство.
— Куда идете?
Женщина поспешно отцепила руку и, как баржа, поплыла дальше.
Полковник, шевеля тараканьими усами, рявкнул:
— Куда, спрашиваю, идете?
— На родину, побывать, вашскородие!
— Увольнительные?
— Никак нет, мы по пути!
— Кругом! Марш в свою часть! — скомандовал полковник.
А сам, пыхтя и отдуваясь, поспешил вдогонку за своей спутницей.
Чилим с Бабкиным начали замедлять шаг. Когда скрылась широкая спина, перетянутая новенькими ремнями портупеи, повернули обратно. До слуха уже долетали свистки подходившего поезда.
— Вот черт толстопузый, как задержал. Теперь на поезд опоздаем, — ворчал Ефим, ускоряя шаг. Кондуктор уже закрывал хвостовой вагон, когда подбежали солдаты.
— Земляк, земляк! — кричали, запыхавшись, солдаты. — Подожди, брат, посади нас.
— Я вас посажу... залезайте, черти серые! - и толкнул их в товарный вагон.
— Куда он нас затолкал? — ворчал Чилим, озираясь в потемках, увязая ногами в чем-то мягком, рассыпчатом.
Осветили спичкой, да так и ахнули; оба стояли по колено в пыли от древесного угля.
— Вот это удружил, проклятый Гаврила,— горестно произнес Ефим.
Паровоз дал свисток, застучал колесами, дернул вагоны. Угольная пыль взбунтовалась и поднялась до самого потолка...
— Ну как, молодчики, немного подкоптились? - спросил кондуктор, выпуская своих пленников на станции Тимирязино.
— Какой черт немного, живого места нет, Спасибо, удружил.
Ефим взглянул на Чилима и прыснул.
— Чего, черт, раскололся на всю станцию, али в комендатуру захотел? Брось рожу лупить, погляди-ка за погонами, наверное, офицер, ноги-то в шпорах. Опять пристанет, как банный лист...
А на перроне солдаты окружили молоденького подпоручика.
— Ваше благородие! Как бы на поезд в Казань? Офицер был, видимо, мало обшарпан службой, да и ехал на тех же правах, что и Василий с Ефимом.
— Сейчас, ребята, все устроим! Я прикажу, чтоб вас посадили!
Солдаты смеются:
— Мы сами, вашбродь, сядем, только бы разрешили.
Пока подпоручик вел переговоры с начальником станции, Василий и Ефим уже запили верхние места в купе классного вагона. Вскоре поезд тронулся.
Угольная пыль посыпалась на шляпы и воротнички пассажиров. Они стали возмущаться. Ефим хотел было огрызнуться, но вошел господин в черном длинном пальто с двумя рядами блестящих пуговиц, с компостером в руке.
— Это что такое? — воскликнул он, взглянув мутными глазами на солдат. — Марш! В телячий!
За классными вагонами были прицеплены три теплушки, набитые до отказа беженцами с Западной Украины.
— Васька, опять не туда? — забираясь в теплушку, крикнул Ефим.
Как?
- Слышь, коза верещит, а нам приказано в телячий.
— У-у бисова!.. — ворчал хриплый голос в потемках.
Где-то и углу, захлопав крыльями, пропел петух.
Светало. Все ярче начали вырисовываться в утренней дымке поля с неубранными бабками снопов.
— Знаешь, что я думаю? Нам в Казани на вокзале показываться нельзя. Там, наверное, всякого офицерья и жандармерии, как в муравейнике. Опять попадем черту и липы... — сказал Чилим.
— Валим? — спросил Ефим, когда поезд, замедляя ход, подходил к городу.