- Стой! Стой!! Останови! — крикнул Чилим ездовому, - Давай посадим. Это мой землячок — из одной древни.
— Пусть лезет, места хватит, — нехотя натягивая вожжи, сказал кучер и сдвинулся на край сиденья.
— Ланцов! Мишка! Ты? — крикнул Чилим, подавая другу здоровую руку.
Улыбка озарила пожелтевшее, исхудалое лицо Ланцова.
— Так вот где мы с тобой встретились, друг любезный, — влезая и усаживаясь на сиденье, проговорил Ланцов и крепко пожал руку Чилиму. — Ты тоже калека?
— Как видишь. Прошлой ночью языка добывали.
— Ну и как?
Пятерых совсем потеряли, а мы двое с прапорщиком калеками стали.
— Ну как служим?
— Хорошо... Сам видишь...
— С тех пор я тебя не видел, как вышла канитель на пристани... Ну, как ты тогда отделался от этих фараонов? — спросил Чилим.
— Да все утряслось, перемололось. теперь я не боюсь, времени много прошло, и вот...— Ланцов, расстегнул шинель, и Чилим увидел на ланцовской гимнастерке две георгиевские ленточки.
— Ты, брат, герой...
— А как же. Подожди, еще не то будет...— Ланцов скосил глаза на рядом сидящего ездового и замолчал. — Будет свободное время — расскажу.
— Ну, а Алонзов куда девался?
— Его осудили в дисциплинарный батальон. Недавно встретился с ним здесь, на фронте. Теперь он в саперном. Окопы роют, блиндажи налаживают. «Счастье, — говорит он, — что подкидыша взял, на эти деньги весь суд купили, а прокурор все-таки не согласился освободить, решили избавиться отправкой на фронт».
— Да, Миша, на денежки все можно купить, — сказал Чилим, и мысли его перекинулись в деревню; вспомнилась оставленная больная, голодная мать, вспомнилась Наденька, умерший ребенок... Воспоминания еще сильнее разожгли боль в руке и тяжелым камнем легли на сердце.
— Как ты думаешь, Миша, откуда мог взяться такой богатый ребенок? — спросил Чилим Ланцова.
— Да уж, надо полагать, не от деревенской девки...
Чилим задумался. Вспыхнувшая внезапно мысль взволновала его. Вспоминались обидные слова, брошенные Наденькикой матерью: «А вот этого цыганенка куда денете?»
— О чем так крепко задумался? — спросил Ланцов.
— Да мать не знай как дома живет,— ответил Чилим.
— Вот и приехали! — проворчал ездовой, сворачивая к двухэтажному дому на крайней улице, где временно поместился госпиталь.
- Ты в этот же? — спросил Ланцов Чилима
— Наверное, сюда, сейчас узнаем.
Чилим помог ему сойти, и, поддерживая друг друга, они заковыляли в приемную.
В госпитале приняли не сразу. Вначале разместили тяжелораненых, а потом очередь дошла до Чилима с Ланцовым. Поместили друзей в одну палату. Отмыли фронтовую грязь и начали лечить. Чилим быстро пошел на поправку. Через месяц он уже свободно владел рукой. Раненых то и дело привозили в госпиталь, и Чилима с Ланцовым уже направили в команду выздоравливающих. А еще через три недели Чилим явился в свою роту совершенно здоровым.
Шел декабрь...
«И за какие такие грехи несем мы все эти страдания?» — думал Чилим, глядя на закутанных в шинели и желтые башлыки, скрюченных морозом товарищей.
— Васяга пришел, Васяга! — кричали одновзводцы и, протискиваясь сквозь тесные окопы, жали руку Чилиму. От этих крепких пожатий, ласковых взглядов и в холодном окопе Чилиму становилось теплее. Особенно заботливо встретил его Бабкин. Обнимая Чилима, он спрашивал:
— Хочешь чаю? А, може, консерву откупорить? Давно берегу, только для тебя.
- Неплохо бы с дороги-то подзаправиться!
— Ну вот и хорошо, я сейчас. — Бабкин торопливо достал из вкопанной в стену печурки кружку с кипятком, из кармана обгрызанный кусок сахара, все это быстро
сунул и руки Чилиму и начал вскрывать ножом консервную банку.
— Закурить хочешь? — с хитрой улыбкой спросил Бабкин. — Вот табачок — прямо прелесть...
Чилим завернул козью ножку, затянулся и, переводя дух, закашлялся, затем резким движением отбросил в сторону цигарку.
— Ну и прелесть, да с такого все крысы подохнут...
— Это подарок от самой главной бабушки, Марьи Федоровны. — Кто она такая, ваша Марья Федоровна? — Ну, брат, ты в госпитале весь устав забыл, это царева мамаша такого славного табачку прислала. Наверное, ей каждый день тысячу раз икается, когда солдаты благодарят ее по матушке за такие гостинцы.