Я надел солнцезащитные очки и, ухватившись за ручку двери, приложил немного магии — еле отшвырнул в сторону самых настойчивых и соскочил на бетон. Крики взвыли на диких радостях. Заложило уши. Вспышки засверкали вокруг, обрушились на меня слепящим коконом. Они сначала держались на расстоянии метра, но сзади их рьяно толкали.
— У меня девушка умерла, слышите?
Слишком шумно. Напирают и напирают — вот-вот не только разорвут, но и задавят.
— Вы, блять, слышали?! У меня девушка умерла! Дайте выехать! Мне нужно выехать, мать вашу…
Лучше бы я не произносил это вслух. Было легче, пока держал в себе. Теперь плотину прорвало. В глазах запекло. Хорошо, что я в очках.
Я набрал полную грудь воздуха — и орал так громко, как только мог:
— Умерла! Она умерла, моя девушка! Любимая девушка, понятно! Она одна и другой такой никогда не будет! Дайте мне уехать! Я хочу… хочу… увидеть ее в морге! Мне надо! Ясно? Надо сейчас, или я с ума сойду!
Надо, чтобы окончательно сойти с ума…
Девка с розовыми волосами обернулась к толпе и грубым басом заголосила:
— А ну, разошлись! Быстро дали проехать!
И они попятились. Тишина после шума казалась нереальной. Я упал в водительское кресло и через десять секунд уже разгонялся по трассе до трехсот километров в час. Позвонить отцу или с порога без предупреждения вмазать в морду?
Второй вариант предпочтительнее.
Любимая… Что я сказал? Что это было? Крик души? Нет ничего хуже осознать чувства тогда, когда о них слишком поздно говорить.
Лучше ее ненавидеть. Как она умудрялась ненавидеть и хотеть меня… Я так не смогу, хотя грозился.
Я выбрал точку прибытия и отдал управление машиной автоматике. В тоннеле мелькали белым люминесцентные лампы, проносились мимо автомобили. Окружающий мир слился в мешанину света и пятен. Меня била крупная дрожь. Наружу рвался надсадный вой — я впился зубами в кулак, чтобы не заорать.
Во мне будто мясорубка перемалывала внутренности. Судорога пробрала тело. Я замолотил рукой по приборной панели, пока она не треснула.
Мне нужна анестезия. Слишком больно. Я завернул к магазинам и в ближайшем купил бутылку виски, натянув кепку чуть ли не на нос. Но меня, кажется, все равно узнали. Хорошо, не задержали. Я без происшествий вернулся в машину и продолжил путь.
Я почти не чувствовал, как спирт жег горло. Вливал в себя янтарную жидкость и не пьянел. Отшвырнул полупустую бутылку. Не помогало. Просто, как вода, смешивалось с кровью.
Может, к лучшему. Я выглядел трезвым, меня легко пропустил охранник детективного агентства. И собирался, видимо, задержать разговором, ведь концерт, мол, получился очень хорошим, а песня новая за душу берет.
Простите, я растерял всю вежливость и благодарность, поспешил по холлу к лифтам, оставляя слова охранника без ответа. Гребаный концерт. Помчался бы я сразу спасать Беатрису, а не выступать, то она, возможно, сейчас была бы жива.
Или ее пристрелили прямо в номере, пока я лежал в отключке после укола с транквилизатором? Зачем тогда отец угрожал, из кожи вон лез, чтобы я к ней не приближался?
Прав я, ее пристрелили не при задержании, а в агентстве.
Или она раскрыла способности и стражи наказали ее чужими руками? Мать твою… я должен был бросить все и быть с ней рядом.
В пол-одиннадцатого вечера почти никого нет. Всего из-под нескольких дверей пробивалась полоса света в мрачный коридор. Справа за панорамными окнами вяло летал пух. Ее дух уже нашел замену своей мертвой служительнице? Или утром мы встретим адски-жаркий рассвет?
Посрать. До утра я справлюсь.
Отец вполголоса говорил по телефону и даже не вздрогнул, когда я захлопнул за собой дверь. Не обернулся, стоя у окна. И наверняка не ожидал того, что я сделаю — так что я на волне гнева подлетел к нему, выхватил из руки смартфон и зарядил им в стену. А следом, пока отец не вышел из шока, вписал кулак ему в челюсть.
Немного магии в удар — в скорость — я вложил. Отец едва-едва не успел поставить блок и увернуться.
Мне должно стать легче. Почему только хуже? Почему лишь сильнее бесит то, что отец с трудом поднимается с пола, опираясь рукой о кресло.
— Ты ее пристрелил? — рявкнул я. Он мотнул головой и поморщился.
— Нет.
— Тогда кто?
— Ты не имеешь доступа к материалам. — Как всегда, ледяной, строгий голос. — А теперь я тебе запрещаю приходить в агентство. Всему есть предел.
Поднявшись, отец взял со стола салфетку и промокнул разбитую губу. Вдалеке по коридору застучали тяжелые ботинки. Охрану вызвал? Когда, мразь, успел?
Десять секунд — и сюда ввалятся головорезы с автоматами. И что я им сделаю? Буду пинаться и орать, как психопат, пока они будут тащить меня прочь?