— Связывать себя и заковывать в наручники я не дам! — Она ткнула пальцем мне в грудь. Ну, посмотрим. Я иногда бываю очень убедительным.
— В отличие от тебя, я насильно это не сделаю.
Она потупилась, и, клянусь, сквозь загорелую кожу проступил румянец. Особый сорт удовольствия — вызывать смущение. Ужасно сложно было не применить магию, когда я очнулся связанным. Несколько секунд телекинеза — и бесовка лежала бы на моем месте. Но нельзя, чтобы она увидела меня служителем. Достаточно того, что я магией развязал ноги, когда сшиб ее подушкой со стула.
Ей, возможно, осталось минут двадцать до телепорта. Не хватит на все фантазии.
Обнимая ее за талию одной рукой, я другой свернул ленту вдвое и провел алыми краями, словно пестиком, по щеке. Беатриса покосилась и следила, как я пощекотал подбородок, пробежался мазками по ушной раковине, спустился по шее к бегунку на куртке.
Целовать эту кожу и губы? Нет. Поцелую я лишь настоящие губы Беатрисы. И бледную кожу с россыпью родинок.
— Приляжешь? Стоя будет неудобно. И я хочу, чтобы ты расслабилась.
Она с подозрением взглянула на меня. Гадала, что сделаю? То, до чего ее парень в жизни не додумается.
Пока Беатриса настороженно укладывалась на кровати, я расстегнул джинсы и потянул промокшую ткань вниз. Боксеры не надевал, и член, ясное дело, сразу выскочил на обозрение.
Что она там говорила? Десять сантиметров… Одиннадцать… Мать твою! Гордых и толстых семнадцать!
Я швырнул джинсы на пол и поднял взгляд: бесовка прикрыла глаза рукой.
— Слушай, я зря, наверно… — Она оттолкнулась от подушек и свесила ноги с кровати, пряча лицо. Я не на шутку испугался, что она уйдет.
— Тебя удивляет то, что у меня на тебя стоит? По-моему, я тебе говорил на вечеринке, что ты мне нравишься. Ничего не изменилось. — Я старался не спешить, но все равно быстро подошел к кровати, преграждая путь к двери, и развернул ленту.
— Тогда я выглядела иначе…
— Мне понравилась не внешность, а характер.
Она сжала пальцами матрац по бокам от бедер, сильнее опуская голову. Член аж запульсировал от того, что она так близко, ее рот. Но… не самое удачное время для минета.
— И я не всуну в тебя член, если не захочешь. Я искупаю тебя в своем вдохновении. Помнишь, ты можешь в любой момент уйти.
— Я только что собиралась. — Беатриса взглянула на меня исподлобья и сложила руки на груди.
— Но я ведь даже не начал. Ты испугалась, когда я разделся? Так дело не пойдет. Повязку я не зря достал. Давай.
Ловя в выражении ее лица намек на отказ, я несмело приближал ленту. Вот-вот махнет рукой, отвернется, встанет и оттолкнет, но Беатриса покорно сомкнула веки. Смелость наполнила мое тело силой. Довольный, я завязал глаза и устроил узел возле пучка волос, чтобы было удобно положить голову на подушку.
— Ложись.
Она ткнула пальцем в мою сторону.
— Попробуй сделать какую-то гадость!
— Плохого ты мнения обо мне, — сказал я и обошел кровать. Нетерпение подгоняло. В маленьком холодильнике мерзло около десяти разных джемов. Большая пипетка где? В сейф положил, чтобы бесовка не нашла?
— Ты подозрительный! Зачем спишь с пистолетом?
Я спросил бы, зачем спишь с придурком-программистом, но промолчал. Возможно, других вариантов нет.
— Ждал тебя. Знал, что ты в конце концов придешь снова.
Умолкла. Нет, я, наверно, не знал, но слишком много представлял, что сделаю, когда бесовка появится в моей квартире. В итоге все пошло не по плану, а даже лучше.
Сколько у нее осталось времени? Минут десять? У меня осталось не более чем десять минут, чтобы заставить ее вернуться.
— Что ты делаешь? — осведомилась она, едва я собрал все необходимое и присел рядом на кровати.
— Принес кое-что.
— Что?
— Здесь восемь разных джемов, большая пипетка, дразнилка и пингвин.
И презерватив. Но его я спрятал под одеяло. Беатриса потянулась руками к ленте.
— Нет, нет. — Я поймал тонкие запястья и с нажимом опустил. — Не снимай. Дразнилкой я называю тиклер с перьями. Мы с тобой поиграем в игру. Ты высовываешь язык, я капаю на кончик пипеткой джем. Если ты отгадаешь вкус — я сделаю кое-что приятное. Не отгадаешь — неприятное.
— Это дрессировка?
— Это просто игра.
Язычок скользнул между ее губами и спрятался. Сегодня я наблюдал, как она им рисовала картину. В заляпанной краской футболке, в лосинах и с небрежно собранными волосами — ничего в жизни сексуальнее не видел. Я мялся, прячась в тени, и твердил себе: нельзя подойти и положить руки на бедра. Можно лишь фантазировать, как она бы встрепенулась от шока и развернулась. Я бы слизал до последней капли краску с ее подбородка, губ, высосал бы с языка.