— Необязательно, чтобы нам в сексе нравилось все одно и то же, — подал голос Ирий, поднимаясь. — Не переживай, ты не должна хотеть все, что хочется мне.
Не переживай? У меня на лице написано? Тревога вправду точила: вдруг он, услышав отказ, пойдет связывать другую девушку. Ну и пусть валит. Я прогибаться не буду.
— Мое дело предложить… — Снимая халат, Ирий двинулся к своим вещам, аккуратно сложенным в кресле. — А через некоторое время предложить снова. Ведь желания могут измениться. — Он подмигнул мне и резким движением вытащил ремень из джинсов, отчего раздался глухой хлопок. Я вздрогнула. Руки мне вдруг связать собрался?
Но Ирий протянул ремень мне. Я в замешательстве взяла его. Грубоватая черная кожа, приятная на ощупь, тяжеловатая.
— Зачем?
— Ударь меня.
— Что?!
— Несправедливо то, что я тебе сделал больно.
— Перестань. — Я смеялась. Одна. В голубых глазах ни капли веселья, скулы напряжены. Я бы начала переубеждать, что все чушь, не стоит внимания, только потом опомнилась. В прошлый раз, когда Ирий играл со мной в угадайку вкусов, я клялась, что сделаю ему намного больнее, если он причинит боль мне.
Я теряю голову. Теряю себя. Только не это. Худшего нет. Сжимая конец ремня влажной рукой, я поднялась и сцепила челюсти.
— Только не по лицу, бесовка. И не по рукам. У меня завтра концерт.
— Закрой глаза.
Он вскинул бровь.
— Слабо? — спросила я.
Наконец одарил меня легкой улыбкой. И сожмурил веки. Я на цыпочках обошла его, любуясь рельефами мускулов, ветками крупных вен на руках и замерла у накачанной задницы. Так и быть. Я замахнулась — на полпути мысль остановила: Ирий ведь не нарочно разукрасил меня синяками. Ни злости, ни обиды я на него не держала. Испугаться бы, вдруг в следующий раз он вновь изобретет нечто более безумное, чем приковать меня ножками стула к потолку. Только… наступит ли следующий раз?
Поэтому нельзя терять ни секунды. Когда еще так повезет? Я отвела руку в сторону, прицелилась — и саданула со всей дури по крепкой голой заднице. Шлепок выстрелом вспорол тишину. На коже вспыхнул красный след.
— Бесовка, мать твою… — прорычал Ирий и вырвал из моих рук ремень. Я неловко скалила зубы.
— Сильно больно, да?
— Пустяк.
Поджатые губы и напряженные желваки говорили о другом. В дверь осторожно постучали. Приехал ужин?
Бедная мужская задница беспокоила. Предложить намазать ее мазью? Но она скрылась за темно-синим халатом — Ирий поторопился забрать еду. Я тоже закуталась и завязалась поясом.
— Кесадилья, шашлык из лосося, два салата и три тарелки острой куриной лапши? — спросил он, везя тележку с блюдами.
— Так и знала, что порции маленькие.
Мы переставили еду на белый столик у окна и раздвинули гардины, впуская тусклое свечение. Один стул не пережил порыва страсти Ирия, второй он тоже откинул и вместо них приставил кресла. Свет в номере угас по хлопку. К тарелкам присоединились свечи в мраморных подставках и бутылка вина с бокалами.
Мило. Неожиданная нежная романтика. Я с улыбкой присела на край кресла.
— Лосось… — произнес Ирий, подозрительно сощурившись. — Откуда ты знаешь?
Истекая слюнками, я взяла в руку железные палочки и помешала лапшу в бульоне.
— Когда я приходила обыскивать твою квартиру, у тебя на кухне пахло лососем, в мойке лежала грязная тарелка, нож и досточка.
— Я тоже у тебя был… — Он отвел взгляд к вину. — Будешь немного?
— Ты был у меня дома?! Ты! Как? — Палочки выпали из руки и звякнули о тарелку.
— Ты подцепила жучок у меня возле шкафа, — говорил Ирий, разливая вино по бокалам. — Унесла его домой на обуви. Я позже пришел и снял. И наведывался несколько раз.
— Зачем?
— Потому что… мне было интересно, какая ты на самом деле.
— И что ты видел?
— Ты красиво рисуешь… Особенно языком.
Мороз рассыпался льдинками по коже и растаял. Призраки мне не чудились. Негодяй подсматривал за мной! Гневаться или млеть? Возбуждаться или отталкивать? Пока меня разрывало на части, Ирий продолжил:
— Когда ты ушла ночью от меня, я полетел следом. Так узнал, что Келлан забрал деньги. Отжал их у него, но не решил, что делать дальше.
Возможно, меня заводило то, что он подглядывал за мной, но это неправильно. Жутко. Ведь я тогда ощущала безопасность — свободу, которая раскрывается лишь в одиночестве или рядом с близким человеком. А ее гнусно нарушали!
— До сих пор не знаю, благодарить ли тебя за то, что ты отобрал у Келлана деньги. Но, черт подери, ты нарушал мои границы!