— Понравился ли вам Париж, госпожа Келлер?
Она задвигала большой грудью.
— О господин Дюма, как может не понравиться Париж! Эго, кажется, самый веселый город мира.
Тогда, будто угадав ее мысли, Дюма сказал:
— Эго правда, что веселый. Но не только веселый — господин Келлер знает, что мы и поработать можем. Не понимаю, почему у вас некоторые людишки говорят о нас этак пренебрежительно, посмотрят Монмартр, и уже мнение у них готово — «выродились»…
Дюма засмеялся. Как он противно смеется — хрюкает, — подумала госпожа Келлер. А муж ее покраснел и, покашляв, сказал:
— Не нужно обращать внимания на все, что у нас пишут. Политика…
— Знаю, знаю! Я эту политику не пускаю на порог. У нас тоже возьмешь иногда газету, и плюнуть хочется — такая мразь!.. Только у нас можно плюнуть, а вот в Германии… У вас как будто и плевательницы зарегистрированы — куда плевать и по какому случаю.
— Я вас уверяю, господин Дюма, что у нас достаточно людей, которым противны такие глупости… Что должен чувствовать я, когда некоторые, в угоду политике, пытаются принизить французскую культуру? Ведь я стольким обязан вам…
— И вы можете открыто сказать, что они пишут вздор?
— Разумеется. Я это говорю в своем кругу.
— То есть, как это «в своем кругу»? Госпоже Келлер?.. Ну, знаете, это даже унизительно…
— Вы должны понять, господин Дюма, что в Германии другие условия… Наш народ привык к внутренней дисциплине, ему нужны моральные шоры. Мне эти шоры мешают, но мой домохозяин в восторге, и мой булочник, и все соседи. Для них новый режим — это прежде всего порядок. Я сам не принадлежу к партии, я не согласен с их идеологией. Но нужно быть справедливым — они уничтожили безработицу… Что касается нашей области, то, хотя она соприкасается с основной доктриной партии, мы можем работать свободно, как прежде.
Дюма побежал в кабинет и вернулся с книгой Келлера.
— Сейчас, сейчас!.. Вы говорите, что можете свободно работать? Посмотрим… Сейчас найду эту страницу…
Здесь!.. Вы даете группы крови индейцев по данным, опубликованным в Сант-Яго. Очень интересно и назидательно! Получается, что группа О, которую ваши дурачки прославляют, дает девяносто один процент у индейцев. Но, дорогой друг, вы не договариваете! Я не говорю о выводах, только о цифрах. Это на следующей странице, где вы приводите общие данные. Вы воспользовались Раммом и Сокаррасом, а Липшуца почему-то пропустили. Если вы подводите общие итоги, то как обойти молчанием следующий факт: видите, я приписал — группа О — пятьдесят шесть у архинордических исландцев и столько же, тютелька в тютельку, у иеменских евреев!
— Я знаю эти цифры, но вы сами понимаете, что я не мог на них сослаться…
— То есть как это не могли? А Галилею — что, приятно было в тюрьме? Нет, уж если взялись за науку, нужно держаться до конца! Это вам не картишки, сказал пас…
Увидав огорченное лицо Келлера, он замолк. Чорт меня дернул!.. Накормил, а теперь пищеварение порчу…
— Ну, хорошо… Оставим это, — госпоже Келлер, наверно, надоели такие споры. Книга у вас все-таки интересная. А с кофе рекомендую вот этот арманьяк…
И Дюма превзошел себя: он был так добродушен, сердечен, что обворожил даже госпожу Келлер. Она показала профессору фотографию своих детей, и Дюма сказал о пятилетнем Рудди:
— Этот капитаном будет. Вы посмотрите — настоящий морской волк!
Госпожа Келлер умилилась. Все было бы хорошо, не приди Анна Рот. Увидав гостей, она смутилась:
— Як вам на одну минуту, господин Дюма. Вы хотели дать мне книгу…
Дюма заставил ее выпить кофе. Она молчала. Молчали и Келлеры. Дюма, желая растопить лед, сказал:
— Анна, это очень одаренный ученый. И не думайте, пожалуйста, что он нацист! Он мне сам сказал, что в Германии теперь много дураков. Представьте, он скован даже в своей специальности! Так что вам нечего опасаться… — И, обратившись к Келлеру, Дюма пояснил: — Я это говорю потому, что госпожа Рот в ссоре с вашими крикунами. Она — коммунистка, была в Испании. При ней вы можете говорить откровенно…
Снова наступило молчание. Келлер, наконец, выдавил из себя:
— Говорят, что в Испании летом невыносимо жарко.
— Да, летом там очень жарко.
Госпожа Келлер поднялась:
— Вы нас простите… Но уже половина пятого, а мы обещали быть дома в четыре.
До гостиницы они доехали молча; в номере произошел тяжелый разговор.
— Ты наивен, как мальчишка! Я тебе говорила, что нужно спросить доктора Кенига прежде, чем принять приглашение. Этот старый дурак…