Я поднял залитые потом глаза и метрах в ста на возвышении увидел огромную площадку, плотно заставленную зелёными туристическими автобусами.
Въезд на площадку был с дальнего конца, до которого надо было ещё шагать и шагать, поэтому мы поднялись по съезду, который оказался таким крутым, что я его едва преодолел. Пот лил градом, лицо пылало, ноги и руки мелко дрожали, плечи налились свинцовой тяжестью, удары сердца болезненно отдавались в голове.
С нагорной стороны вдоль всей площадки была цепь пахучих кафе. Ассортимент невелик – на мангалах обжаривались соевые сосиски, описанного мною размера шашлыки и початки кукурузы. По отданной команде кто-то ушёл в туалет, кто-то бродил вдоль ларьков, а кто-то стоял у подошедшего нашего автобуса (стоило тащиться!), который, постояв буквально пять минут, ввиду постоянно прибывавших автобусов, отъехал на специализированную стоянку. Выходящий из автобусов народ сначала заполнял гудящую площадь, а потом широким потоком продолжал дальнейшее восхождение. А я думал, что мы уже у цели, хотя отдельные участки стены едва угадывались, теряясь в грязной дымке на вершине далёких гор.
Вскоре двинулись и мы. Сначала вдоль цепи лавок. Потом вдоль горы. И всё круче и круче. Наконец вышли на площадь, похожую на наши базары. Крик стоял несмолкаемый. Когда миновали базар, расположенный не на террасе, а всего лишь на более пологом склоне, вышли к подножию каменной лестницы, ведущей к специализированным подъёмникам – далее за героическое восхождение нужно было платить кому пятьдесят, а кому шестьдесят юаней. Почему такая несправедливость, сбоку окошечка кассы было подробно написано – по-китайски.
Думаете, мы купили билеты и сразу поехали? Как бы не так. Мы ровно сорок минут двигались в галдящей очереди, пока, наконец, не оказались на площадке, с постоянно двигающимися по полозьям пластиковыми сиденьями, как в аквапарках на американских горках, только китайские были примитивнее – просто плоская сидушка, на которую нужно было садиться, как на железные санки с откинутой спинкой, вытянув вперёд ноги и держась за опускаемый через голову обруч. Сцепляемые с цепью, сидушки двигались в два ряда. И начинался подъём через тоннель, для более комфортного ощущения освещаемый участками сначала красным, затем синим, а потом зелёным светом. Всё это хозяйство натужно скрипело, щёлкало, дрожало. Когда вышли из тоннеля, под нами разверзлась пропасть распадка, через который была перекинута на железных сварных конструкциях дорога под навесом, потом нас окружили экзотические деревья и, наконец, мы выбрались на верхнюю площадку. Отбрасывая назад обручи, прямо на ходу с помощью обслуги все вставали.
Теперь мы были у подножия стены. Далее шли древние, выложенные из тёсаного камня лестницы, по которым когда-то подымались на стены воины. Лестница привела ко входу в сторожевую башню. На крышах самых высоких башен когда-то разводили костры, чтобы известить тыл о приближении или об отсутствии неприятеля, что можно было понять по цвету дыма.
Из башен толпы растекались по обе стороны стены. Когда мы в плотном потоке поднялись в башню и, пройдя сквозь её сумрачное освещаемое через узкие бойницы нутро, очутились на верхней площадке, я с удивлением отметил, что, покуда хватал глаз, вся верхняя часть (около четырёх метров ширины) убегавшей за далёкие горы стены была усыпана медленно текущим народом. Не стояли, а именно шли. Стена шла точно по хребту причудливо изгибающихся, опускающихся и подымающихся к самому небу гор, поэтому не только с неприятельской стороны, но и со стороны тыла подобраться к ней было не так-то просто – такая разверзалась перед глазами головокружительная крутизна. И это притом, что сама стена была довольно высокой. Такой высокой, что спускающиеся вдоль неё с тыльной стороны по узкой тропинке люди казались лилипутами. И я подумал: «Две тысячи лет они строили, как считали во всём мире, эту бесполезную стену, а теперь она приносила им колоссальный доход». Конечно, иностранцев было гораздо меньше, чем китайцев, и, практически, все они, оказавшись на верхней площадке, дальше не шли, а либо фотографировались, либо смотрели по сторонам или на утекающие в поднебесье толпы потомков Чингисхана, но одно было несомненно: и в данном случае китайцы оказались практичнее всех. Положим, ехали на стену в основном одни простолюдины, подростки, но это ещё ни о чём не говорило, а даже наоборот, свидетельствовало о непреодолимой силе традиции, и, может быть, это был их собственный, свой, китайский Фавор.