— Скажете тоже! Да разве в одежде дело?
— А то! Одень пенёк — и тот будет паренёк!
— Правда, идёт?
— Да, правда, правда… Почему спрашиваешь? Влюбился, что ль?
— А как вы догадались?
Она засмеялась.
— Теперь и сама вижу. В зеркало посмотрись! Зарделся-то, а! Как девка красная! И в кого бы, казалось, тут? У тебя, считай, только две подружки и есть. Или на стороне кого завёл? А ну признавайся! Чего лыбишься?
— Это… Вы обещайте только, больше никому…
— Могила!
— В общем, в эту… в Машу… — начал было я, но она тотчас перебила:
— Ах, в эту… в племянницу их!.. В магазине вчера с Любой видала. Ничего, смазливенькая девочка, фигурка, глазки…
Я чуть не задохнулся от возмущения! Фигурка, глазки, смазливенькая! И — всё? Всё, что можно сказать «о ней»? «О НЕЙ!»
— Глубоко заблуждаетесь, Елена Сергеевна, она не такая…
— Как все? Коне-эчно! — подхватила она, но тотчас подняла руки: — Всё-всё! Мир?
Я примирительно улыбнулся.
— Мир. Только вы всё равно никому не говорите.
— Да пока вроде нечего. Не завтра же ты жениться собрался?
— Какое жениться? И дружбы ещё не предлагал!
— А-a… а дружбу что, разве предлагают?.. И как это, интересно, выглядит?
— Ну как… Ты говоришь ей: «А давай дружить?» А она: «Дава-ай!» А потом, в один прекрасный момент, ты ей уже говоришь: «А давай поженимся?» А она: «Дава-ай!»
Елена Сергеевна внимательно выслушала, улыбнулась и взъерошила мои волосы.
— Стало быть, как ты выражаешься, по-правдашнему её любишь? А не врешь?
— Ну, честно, ну!.. — заверил я её и спросил: — А вы, Елена Сергеевна? По-настоящему любили кого-нибудь?
— Почему спрашиваешь? Раз была замужем, значит, любила. Хотя не знаю… Раньше казалось — да. Теперь не знаю…
— Разве такое может казаться?
— Ещё как может! Как в песне поётся? «Если ты одна любишь сразу двух, значит это»… что? «не любовь, а просто кажется»… Так?
— А вы что, сразу двоих любили?
— Я? — удивлённо выгнула она соболиные брови и, словно оправдываясь: — Это я не про себя. А вообще, в меня частенько влюблялись. Есть же во мне что, а?
— Ну! Будь я постарше, первый бы женился!
Она выслушала не без удовольствия.
— Маркшейдер один молоденький был. Так письмами просто завалил, в дражный поселок к себе жить звал. Да уж больно жизнь мне барачная надоела. С детства всё — драги да бараки. Ты даже не представляешь, что там за жизнь! Ну и мечтала всё, за книжкой сидя, телевидения не было: Сусуман — Ростов, Ярославль, Москва… В общем, всё, что за Уралом. Глупая, наверное, была. — Она задумалась. — Да нет, видно, не глупая, раз за урку своего пошла. Долго держалась, не давалась, боялась, обманет, не возьмёт.
— Взял?
— Раз здесь живу… Только взял он меня не по-хорошему. Пришёл раз, когда никого дома не было, и взял. «Я, говорит, тебе мальчик, что ли, в цацки играть?» И взял. И около года так длилось. Прописался, можно сказать, у нас. А что мы жили? Шестнадцать метров квадрат, с одним большим окном. Занавеска посредине комнаты. Тут же и кухня. Теснота. Почти на виду всё происходило. Дедушка (отца не знаю, не жил с нами, русский, говорят, был, красавец, мама рано умерла, спилась), так дед раз курил-курил свою трубку, да как треснет кулаком по столу. Кричит, примерно так же, как Леонид Андреевич на дне рождения: «Хыватит, хыватит пыроста так балываца! Хыватит! Или зынись савсем! Или ни зынись савсем! Иди тагда замус другой атдам карасивый мус!» Мой ухмыльнулся, ничего не сказал. А через неделю, под конец сезона как раз, смотрю, идёт в цивильном, две бутылки из карманов пиджака торчат, за ним дружок его, такой же нарядный. «Свидетель, говорит, мой». Свататься пришли. И с неделю ещё пили. И в Сусумане, и на участке ихнем, и в самолёте, и в поезде от Москвы — в общем, всю дорогу досюда. Свадьбу справляли. А расписались тут. Как, по-твоему, что это?
— Бедная Елена Сергеевна! — без всякой задней мысли воскликнул я. — Да как же вас после этого не любить?
— Не жалеть, хочешь сказать? Ладно, проехали… Быльём поросло.
— Вот увидите! Поверьте! Вот увидите! Вы будете счастливы! Поверьте!
— Твои бы слова да Богу в уши. Ладно. Сказала уже: проехали.
— Какие всё-таки прекрасные, Елена Сергеевна, у вас глаза! В эту грустную минуту особенно!
— Ну ладно, ладно! Ишь разговорился! Договоришься смотри! Возьму и отобью у всех! Са-а-всем! А что? Я одинокая, терять мне нечего. Не боишься?
Это звучало шуткой. Я в шутку и принял, в шутку же и спросил: