В это тревожное время окончательно рухнул старый и утвердился новый строй, и у нас появлялись все новые люди, которые были готовы сражаться за Советскую власть. Выросли новые, с о в е т с к и е люди, которые, не пугаясь террора националистического подполья, приступили к строительству новой жизни, к созданию новой литературы и искусства нового типа. Цвирка относился к таким людям как к истинным друзьям, старался помочь им своим политическим и художественным опытом.
Уже после войны начал выступать в литературе революционер-подпольщик, прошедший нелегкую школу жизни, Александрас Гудайтис-Гузявичюс. Именно Цвирка, а не кто-нибудь другой внимательно ознакомился с рукописью «Правды кузнеца Игнотаса» и дал ей «зеленую улицу», разглядев беллетристический талант автора. Цвирка ценил нового писателя за богатый жизненный материал, собранный им в тюрьмах буржуазной Литвы. С первыми своими произведениями, по-юношески пылкими, выступил в периодике Миколас Слуцкис. В первый день войны немецкие фашисты «приветствовали» его в Палангском пионерлагере бомбами, в Литву он вернулся из деревни Константиновка, Малмыжского района, Кировской области, где провел войну в литовском детдоме. Начал печататься Юозас Мацявичюс — поэт, чуткий к явлениям новой жизни, тонкий лирик, певец природы и чувств человека. Поначалу несмело, но с завидным упорством пробивался в литературу Альфонсас Беляускас, комсомолец, в годы войны лесоруб и боец Литовской дивизии, тоже прошедший трудную школу жизни. Выступил со стихами сын железнодорожника Антанас Йонинас, талант и энергию которого не подкосила тяжелая болезнь. Живописные очерки и наблюдательные рассказы публиковал Йонас Авижюс. Еще в военное время при содействии Цвирки стал печататься воин Литовской дивизии К. Марукас. Теперь он тоже не сидел сложа руки. Я перечислил здесь лишь некоторых из тех, кто впоследствии стал интересными писателями.
Многие из них не раз говорили и писали о том, какое большое влияние в начале творческого пути оказал на них писательский авторитет Цвирки, его политическая стойкость, литературное мастерство, наконец, доброжелательность, душевная теплота. Он поддерживал каждого, у кого замечал проблески таланта, старался из искорки раздуть яркое пламя.
«Он приходил почти на каждое собрание, активно участвовал в прениях, много и интересно говорил, — писал А. Йонинас. — Нас восхищали и речь и манеры Цвирки. Он говорил непринужденно, не мог долго усидеть на месте, обычно разгуливал по всему залу, почесывая макушку, иногда перебивал сам себя. Его речь была плавной, искрилась остроумием и, может быть, поэтому хорошо запоминалась».
Конечно, тогда тоже было много молодых людей, которые устремились в литературу, стараясь занять в ней какое-то место, — их имена помнят сейчас разве что товарищи по началу литературного пути. Цвирка старался не оттолкнуть и таких: если они, не став писателями, останутся хоть добрыми друзьями книги, и это принесет пользу, говаривал он. На встречах с молодыми, на собраниях секции молодых писателей, на обсуждениях произведений и в повседневном общении Цвирка стремился привить им потребность в литературных занятиях, воспитывал любовь к социализму. Еще ребенком испытав на своем горбу буржуазный гнет, всей душой ненавидя фашизм в буржуазной Литве, Цвирка помогал молодежи понять и полюбить новую жизнь, которая строилась на руинах старого общества, возненавидеть силы прошлого, пытающиеся повернуть колесо истории вспять.
Да, Цвирка был добрым другом молодого поколения писателей, он умело пестовал таланты. Велика его заслуга в том, что в нашу литературу уже в первые послевоенные годы пришел целый отряд способных писателей — со своим жизненным багажом, с разнообразным опытом нелегких лет, писателей, готовых отдать жизнь за новый строй, за советскую литературу.
НАВОДНЕНИЕ
Весной 1946 года Каунас постигло стихийное бедствие. Военные действия давно уже закончились, настал мир, но оба наши главные города еще подстерегали несчастья. На вильнюсском вокзале в начале 1945 года взорвался состав с боеприпасами (не знаю, случайно или из-за диверсии), отчего пострадал весь привокзальный район и даже в центре города вылетели стекла из окон, а в Каунасе вышел из берегов Неман, да так, как еще никогда за всю историю города. Высокая вода с ревом хлынула на улицы и площади Каунаса. Она с клокотаньем несла зеленоватые льдины и катилась все дальше, заливая не только прибрежные районы, но и кварталы города, до которых никогда еще не доходила вода. Огромные льдины громоздились на центральной улице города — Лайсвес-аллее, вода залила даже улицу Донелайтиса, оказавшись перед Музеем культуры и главным зданием университета. Тысячи людей, услышав посреди ночи странный гул, выскакивали из постелей, спасая свою жизнь и имущество.