И Пеллигрини назвал крупную сумму, о которой мы и мечтать не могли.
— Да, хорош отец! — возбуждённо сказал Майнер. — И вы согласились?
— Пришлось, — тяжело вздохнув, произнёс Блатас. — Но мы были тоже не в себе, испытывали ужас от того, что нам придётся совершить и стали уговаривать Пьетро не делать этого. В конце концов ребёнка можно подбросить на порог чьего-либо дома или приюта. Или отдать цыганам. Но Пеллигрини был твёрд!
— Что он говорил?
— Он нам возражал, даже спорил! Он утверждал, что в таком случае дитя ждут мучения не меньшие — бедность, возможно болезни, безотцовщина, а сейчас в наших силах эти мучения прекратить раз и навсегда. Так он нас долго просил, обещал золотые горы и всё-таки уговорил. А потом снял с плеча мешок, который был при нём, вынул деревянный гробик (купленный им видимо заранее) и покинул нас.
— И вы выполнили то, о чём он просил?
Блатас нервно махнул рукой.
— Послушайте…Когда Пеллигрини исчез за деревьями, этот молодой врач заявил мне, что в этом мерзком и богопротивном деле он участвовать не собирается, что ему жаль бедную девочку. Врач стал уверять меня, что заберёт ребёнка и сам решит его судьбу и никто ничего не узнает. Что было делать? Я согласился. Но нужно было сделать вид, что мы его заживо похоронили.
— Так. И что же дальше? — нетерпеливо спросил комиссар.
— Мы положили в гробик камень и закопали его. А врач взял девочку, завёрнутую в пелёнки, попрощался со мной и исчез в лесу. Больше я его не видел. Я вернулся в дом один, ничего не говорил Фульвии, хотя по её виду понимал, что она всё знает и ей тоже обещаны деньги за хранение тайны.
Блатас замолчал, налил себе коньяку и выпил.
Комиссар ожидал продолжения, не сводя с собеседника глаз.
— Далее судьбе было угодно, чтобы Джулия скончалась, так и не придя в себя, — продолжил свой рассказ Блатас. — Не буду описывать переполох в доме, горе приехавшего отца, похороны. Старик так и не отошёл от горя, много пил и вскоре покинул этот бренный мир. От Пьетро я получил большие деньги, как и Фульвия. За молчание. Но это была лишь часть обещанной суммы.
— А с этим врачом Пьетро рассчитался?
— Не знаю. Как я уже говорил, я больше не встречал этого человека… Ничего не знаю ни о нём, ни о судьбе ребёнка… Я покинул дом Риччи. У меня были деньги, и я решил позаботиться о своём лучшем будущем. Купил специальные книги, стал готовиться к поступлению в университет. Деньги, полученные от Пьетро Пеллигрини, позволяли какое-то время жить безбедно и свободно заниматься учёбой. Жил я во Флоренции. Вскоре получил от Фульвии письмо.
— Вы имели связь с Фульвией Серра? — задал вопрос Майнер.
— Просто какое-то время переписывались. Она знала мой адрес, знала о моих делах… Она писала о том, что сблизилась с Пьетро, стала его и служанкой и любовницей, и что он сменил имя и биографию, и теперь именуется барон Эрнст фон Габор, и что живут они теперь в Праге.
— Как ему это удалось?
— Об этом знает только бог. Или дьявол, уж не знаю…Как Пьетро стал бароном Габором, где он добыл новые документы она не писала и никогда об этом не говорила. Наверняка она толком не знала сама.
— О чём она писала в письме?
— Она предлагала переехать в Прагу. Ну, я что… я согласился. В тот момент деньги уже были на исходе, а именно в Праге осел Пьетро. Мы с Фульвией хотели потребовать от новоявленного барона фон Габора оставшуюся обещанную сумму. И вот я в Праге. Фульвия устроила нам вроде бы неожиданную встречу. Увидев меня, Габор — Пьетро побледнел, разволновался, обещал всё сделать, просил лишь подождать, уверяя, что он и сам не богат и зарабатывает игрой в карты.
— Он вернул вам оставшиеся деньги?
— Не все. Но всё же он пристроил меня в университет. Я его благополучно закончил, сделал кое — какую карьеру, стал адвокатом. Габор иногда помогал мне, а я ему в различных делах. Наши отношения были не так уж плохи. Годы шли, дела мои были не блестящи, совесть мучала. Я был женат, но оказался бездетен, с женой мы расстались. Мне всё время казалось, что жизнь моя не удалась, и я стал глушить всё в хмелю и в объятиях красавиц, а позже пристрастился к опиуму. Увы… Вот, пожалуй, и всё. Дальнейшее вы знаете.
— Вас не удивила внезапная смерть Габора?
— Знаете, как-то не очень. Он вошёл в такую ненадёжную среду, был связан с людьми порочными… Среди них смерть кажется обычным явлением.