В конце концов, любая тирания лишена чувства юмора. Она слишком тонкокожа, слишком заботится о самоуважении. В этом таится непреодолимое искушение. Разве не простительна невинная шалость и насмешка? Увы, истопатам недостает гибкости. Однако они хорошо знают, что лучшим оружием врага является язвительный смех.
По небольшому мосту он пересек канал Квилласа, направляясь в менее претенциозный северный район; как бы случайно свернул в кривой, темный переулок (который до изобретения фургонов и способа запрягать лошадей бок о бок вполне сходил за улицу). Вместо ожидаемых в таком месте амбаров и задних дверей, переулок был образован витринами магазинчиков, совершенно не изменившихся за последние семьсот или более лет. В начале улочки, справа, виднелся фасад Храма Трав, именуемого также Полсекиры – в этой пахнущей болотом трущобе можно было обнаружить ведьму с лицом сморщенным как слива; она жила, не вылезая из наполненного грязью прудика, в котором и по берегам которого растила все свои травы (а также массу насекомых). Поговаривали, что она родилась в здешней жиже и была женщиной лишь наполовину – как и ее мать, и мать матери и так далее. Не стоило и сомневаться в истинности таких слухов – Теол едва ли мог вообразить причину, по которой человеческое существо станет навеки погружаться в грязь.
Напротив Полсекиры располагалась лавка, торгующая исключительно обрезками веревок длиной в человеческий рост и половину человеческого роста, а также деревянными шестами. Теол не понимал, как может выживать столь специализированное предприятие, особенно на почти заброшенной, разорившейся торговой улочке; однако дверь остается открытой уже шестьсот лет (на ночь ее закрывают при помощи деревянного шеста и короткой веревки).
Следующие магазины торговали столь же специфическим товаром. В одном – деревянные колья и шесты, в другом – ремешки для сандалий. Не сандалии, а только ремешки. Дальше лавка, продающая дырявые горшки (не продукцию неумелого мастера – горшки скорее всего намеренно делались протекающими с различной скоростью); лавка, торгующая ящиками, которые нельзя открыть, лавки по продаже токсичных красителей, керамических зубов, бутылок с мочой беременных женщин, а также с громадными амфорами, содержащими самих беременных женщин (в мертвом виде), магазинчики для продажи фекалий ожиревших собак, миниатюрных животных – собачек, кошечек, птичек и грызунов, заботливо уменьшенных поколениями скрещивания… Теол видел здесь сторожевых псов размером ему по лодыжку, довольно ловких и умных; однако он сильно сомневался в их пригодности к охране… но, возможно, они становились ужасом для мышей размером с ноготь или кошек, умещавшихся на большом пальце старушки (особенно если их надежно пристегнуть ремешком для сандалий).
После запрета Гильдии Крысоловов аллея Приключений приобрела новую функцию; Теол с энтузиазмом новообращенного желал опробовать эту функцию на себе. Сначала в Полсекиры. Он продрался сквозь заросли винограда, затянувшие вход, и остановился, едва не упав вперед головой в грязевой пруд.
Послышались смачное шлепанье и бульканье, между обрамляющих край пруда трав показалось сморщенное, темное лицо. – Ты, – сказала ведьма, строя гримасы и высовывая чрезвычайно длинный язык, чтобы показать прицепившихся к нему пиявок.
– И ты, – ответил Теол.
Красный протуберанец спрятался, забрав своих друзей. – Иди поплавай, надоедливый мужчинка.
– Вылезай и дай поджить коже, Мунага. Мне удалось выяснить, что тебе едва тридцать.
– Я карта мудрости.
– Разве что предостережение против излишеств в купании. Где же жирный корень?
– Сначала дай, что принес.
– Ну, что и всегда. Мунага, ты всегда желаешь одного.
– Ты имел в виду, единственного, чего у тебя нет!
Теол со вздохом вытянул из – под импровизированного саронга маленький фиал. Поднял так, чтобы ведьма видела.
Она облизнула губы (что оказалось довольно сложным делом). – Вид?
– Икра капабары.
– Но я хочу твою.
– Я не мечу икру.
– Ты знаешь, о чем я, Теол Беддикт.
– Увы, бедность проникла в меня много глубже кожи. Я потерял всякий стимул быть продуктивным, во всех смыслах слова. Разве это тот мир, в котором я способен хотя бы помыслить о рождении ребенка?
– Теол Беддикт, ты не можешь родить ребенка. Ты мужчина. О рождении позабочусь я.
– Тогда скажу так: вылезай из своего супа, обсушись, покажи, какова ты вся – и кто знает? Небываемое бывает.
Она скривилась и протянула некий предмет: – Вот твой жирный корень. Давай фиал и проваливай.