– Об этом я позабочусь.
Серен Педак вздохнула и пошла к лошадям. – Почти утро. Нужно скакать хотя бы до полудня. Потом поспим. – Она замолчала и поглядела на Сильхаса Руина. – Ты уверен, что нас не станут преследовать?
– Уверен, аквитор.
– Нас действительно поджидали чары?
Тисте Анди не ответил.
Аквитор подогнала седло и стремена одного из коней под рост Чашки; Удинаас отыскал взглядом девочку – она присела на корточки на опушке, играя с ортеном. Животное не казалось испуганным, не пыталось вырваться из ее рук. Ночь уходила, темнота сменилась серебристым свечением тумана.
Сзади встал Тлен. Словно клочок ночи, не желающий уходить. – Эти чешуекрысы, Удинаас, пришли из мира К’чайн Че’малле. Были и большие размером, выращиваемые в пищу… но они оказались умными, даже слишком умными. Они убегали из клеток, пропадая в горах. Говорят, кое-где они еще остались…
Удинаас не скрыл насмешки: – Говорят? Ошиваешься в кабаках, Тлен?
– Ужасна цена близости! Должник, ты больше не уважаешь меня. Самая трагическая ошибка – ибо знания, которыми я…
– …навожу проклятие скуки, – закончил Удинаас, вскакивая на ноги. – Посмотри на нее, – кивнул он в сторону Чашки, – и скажи: ты веришь в невинность? Ладно, забудь. Твое мнение мне не интересно. Говоря в целом, я нет. То есть не верю. Но все же дитя… да, я заранее скорблю…
– Скорбишь о чем? – требовательно спросил Тлен.
– О невинности, дух. Ведь мы убьем ее.
Тлен молчал, что было для него нехарактерным.
Удинаас опустил взор на скрюченную тень и скривился. – Вся твоя хваленая мудрость…
Семнадцать легенд описывали войну против чешуйчатых демонов, которых овлы звали Кечра; из них шестнадцать – о битвах, жестоких схватках, после которых трупы воинов усеяли равнины и холмы Овл’дана. Это была не война – скорее долгое бегство. По крайней мере, в первые годы. Кечра пришли с запада, с земель, что впоследствии станут частью империи Летера. Тогда, бесчисленные столетия назад, это были лишь выжженные пустоши, населенные гнусом болота, просторы торфяников и ноздреватого льда. Потрепанная, оборванная банда Кечра тоже познала битвы; в некоторых вариантах легенд говорилось, что Кечра сами бежали от великой, опустошительной войны, доведшей их до отчаяния.
Перед лицом гибели овлы научились сражаться с этими тварями. Прилив был остановлен и повёрнут вспять.
Так говорили сказания, звенящие словесами торжества и похвальбы.
Красная Маска знал больше… хотя по временам хотел бы не знать. Война окончилась потому, что миграция Кечра достигла восточных окраин Овл’дана и сместилась в иную сторону. Вполне возможно, ожесточившиеся предки овлов жестоко измолотили Кечра; но скорее те остались почти равнодушными. Еще одно препятствие на пути – смерть столь многих сородичей была еще одним испытанием в череде трагических испытаний. С самого явления их в этот мир.
Кечра. К’чайн Че’малле, первенцы Драконов.
На вкус Красной Маски, в этом знании нет ничего приятного или вдохновляющего. Когда он был юным воином, мир казался еще одним узелком веревки народа овлов, узелком, им самим завязанным на древней, долгой истории рода; он не понимал тогда, что в мире много других веревок, много переплетшихся нитей; он прежде не осознавал, сколь обширна сеть сущего, как спуталась она с момента Ночи Жизни, когда все живущее начало существовать, родившись от измены и обмана, осужденное на вечность борьбы.
Красная Маска научился видеть борьбу – в испуганном взоре родара, в робости мирида, в неверующем взоре юного воина, который умирает на песке и камнях, в понимающем взгляде женщины, которая передает жизнь свою ребенку, выталкивая его между ног. Он видел, как старики – люди и звери – сворачиваются в клубок, чтобы умереть; он видел, как другие сражаются до последней капли сил. Но в сердце своем он не находил оправдания для вечной борьбы.
Даже боги и духи его народа сражались – дрались оружием вер, непримиримости, топили противников в сладких, но гибельных водах ненависти. Они не менее злы и бестолковы, чем смертные.
Летерийцы желали, и желание преобразовывалось в законное право обладания. Лишь глупец может верить, что такая мораль обойдется без кровопусканий. Намерение рождает действие.
Но те же доводы клыками и когтями выцарапывают законное право сопротивления. Такая битва не закончится, пока одна из сторон не погибнет полностью. Что более вероятно, на гибель обречены обе стороны. Прозрение всеобщего конца – вот что рождается от слишком многого знания.