Раутос Хиванар – крупный мужчина с лихорадочным румянцем и властными чертами лица – одним своим присутствием словно занимал всю комнату. Сейчас он сидел в библиотеке имения. Свитки, глиняные таблички и переплетенные книги занимали все доступное место – собранные исследования тысячи ученых, многие из которых носили фамилию Хиванар.
Как глава семьи и главный казначей громадного состояния, Раутос Хиванар постоянно был занят, и дел прибавилось после вторжения эдур – ставшего причиной создания и официального признания Свободного попечительства союза богатейших семей Летерийской империи, – да так прибавилось, как он и не ожидал. Раутос вряд ли смог бы объяснить, почему все эти дела оказались нудными и утомительными. Но все обстояло именно так: подозрения постепенно превратились в уверенность; он начал чувствовать, что где-то прячется враг – или враги, – поставивший себе единственную цель: экономический саботаж. И не простое казнокрадство, с которым он персонально был очень хорошо знаком, а нечто более серьезное, всеохватное. Враг. Противник всего, на чем стоят Раутос Хиванар и Свободное попечительство, где он магистр; всего, на чем стоит сама империя – кто бы ни восседал на троне, пусть хоть даже эти дикие несчастные варвары, распушающие сейчас перья на самой верхушке летерийского общества, как серые галки на груде побрякушек.
Такое понимание могло бы разбудить внутри Раутоса Хиванара самый яростный ответ. Одной этой угрозы было бы достаточно, чтобы развернуть настоящую охоту, и агентство с такой демонической целью – агентство, ведомое, признал Раутос, самым искусным мастером, – будет подстегивать игру, пока погоня не превратится в одержимость.
Вместо этого Раутос Хиванар выискивал в пыльных книгах данные о разливах реки в прошлом, расследуя куда более приземленную тайну, которая может заинтересовать только нескольких ворчливых академиков. И это странно, частенько повторял он себе. Тем не менее избавиться от своей страсти он не мог; ночью он будет лежать рядом с недвижной потной массой, на которой женат уже тридцать три года, а мысли будут безостановочно крутиться, борясь с потоком времени, пытаясь вернуться в прошлые века. Пытаясь найти нечто…
Вздохнув, Раутос поставил на стол пустую чашку и поднялся.
Пока он шел к двери, Венитт Сатад, чья семья ходила в должниках у Хиванаров вот уже шесть поколений, забрал хрупкую чашку и последовал за хозяином.
Они прошли к береговому заграждению по мозаике с изображением церемонии назначения Сковела Хиванара имперским седой три века назад, потом по широким каменным ступеням к месту, которое в сухое время называлось нижней террасой сада. Сейчас здесь бурлила река, унося почву и растения, обнажая странные узоры из булыжника – мощеную дорожку, обрамленную когда-то деревянными столбами; ныне от них остались лишь гнилые пеньки, торчащие из луж.
На краю верхней террасы работники, подчиняясь указаниям Раутоса, укрепляли землю деревянными брусьями, а в стороне стояла тачка, наполненная разнообразными предметами, которые обнажило наводнение. Другие находки валялись на булыжниках.
Повсюду тайна, усмехнулся Раутос. Нигде в записях не говорилось, что нижняя терраса сада была не такой, как теперь, а в заметках ландшафтного дизайнера, написанных вскоре после завершения постройки основных зданий имения, сказано, что берег на этом уровне представляет собой лишь илистые наносы древних наводнений.
Глина хранила дерево, по крайней мере до последнего времени, так что невозможно было определить время создания странной конструкции. Единственным обозначением ее древности служили предметы – все из бронзы или меди. Не оружие, что было бы обычным для могильника, а если инструменты, то для давно забытых ремесел; ни один из работников, опрошенных Раутосом, не смог догадаться о назначении предметов, не похожих ни на один известный инструмент.
Подняв некий предмет, Раутос принялся его разглядывать. Отлитый из бронзы в глиняной форме – виднелся соединительный шов, – предмет был длинный, закругленный, но согнутый под прямым углом. Насечки у изгиба образовывали сетчатую гравировку. Ни на одном конце не было никакого намека на крепление – значит, это не часть большого механизма. Раутос взвесил предмет на ладони. Несмотря на сгиб, предмет не уравновешивался посередине. Раутос отложил его и взял круглую медную пластину, тоньше, чем слой воска на дощечке писца. Она почернела от контакта с глиной, и только на ободе были заметны пятна ярь-медянки. В пластинке были пробиты бесчисленные отверстия, все одинаковые, идеально круглые и ровные – не определишь, с какой стороны они пробивались.