И что будет? Империя возродилась, подтвердив истинность древнего предсказания. Все, как я предвидел.
Плитки под помостом опять помутнели. Странник зашипел раздраженно и увидел, как поднимается в холоде пар от дыхания.
Неизвестная трансформация, в которой я вижу лишь лед собственного озлобления. Стало быть, я вижу, но слеп.
Холод тоже явился неожиданностью. Жар силы ушел. Все не так, как должно быть.
Возможно, в какой-то миг придется признать поражение. И навестить маленького старого раздражительного краба. Который состоит слугой при никчемном дураке. Придется смиренно просить ответов. А ведь я позволил Теголу выжить, это считается?
Маэль, я знаю, в прошлый раз вмешался ты. Бесстыдно наплевав на правила. Мои правила. Тем не менее я простил тебя, и это тоже считается.
Смирение на вкус было даже хуже страха. На такое он еще не готов.
Он возьмет власть над седансом. Но чтобы узурпировать узор, нужно сначала найти его создателя. Куру Кван?
Знать бы…
Беспорядки множатся в пантеонах, новых и старых. Хаос, вонь насилия. Да, тут вмешивается бог. Возможно, винить надо самого Маэля… Нет, не годится. Скорее всего он ничего не знает, оставаясь в блаженном неведении. Открыть ему глаза, что происходит какая-то пакость?
Империя возродилась. Да, у тисте эдур есть свои тайны, или, по крайней мере, они считают, что эти истины хорошо укрыты. А вот и нет. Чужой бог захватил их и превратил юного воина эдур в свое воплощение, в поборника, очень кстати охваченного суеверным почтением к печальной немощи самого бога. Власть из боли, слава из деградации, странная близость – возрожденная империя давала обещания силы, роста и долговечности, и все это, надо признать, не вызывало доверия. Как и любые обещания.
Бог неожиданно задрожал в холодном воздухе подземной палаты.
Узор обретает форму. И когда обретет, будет слишком поздно.
– Слишком поздно.
– Все же что-то еще можно сделать.
– Увы. Она умирает, хозяин, и если мы не воспользуемся ее кончиной, воспользуется кто-то другой.
Рыба капабара с помощью щупалец выбралась на берег канала и распласталась на дорожке, разевая рот и шевеля жабрами, глядя на свое последнее мутное утро. Зверюга была длиной с человека, толстой, как торговец бараниной с Внутренних островов, и, к удивлению Тегола, еще уродливей.
– Тем не менее у меня разрывается сердце.
Бугг почесал почти безволосую макушку и вздохнул.
– Вода непривычно холодная, – пояснил он. – Капабары любят теплый ил.
– Вода холодная? И ничего нельзя сделать?
– «Гидрогаторы Бугга».
– Открываешь филиалы?
– Нет, просто попробовал, как звучит.
– И как нужно проводить эту самую гидрогацию?
– Понятия не имею. Ну, в общем-то, имею, но это ремесло не совсем законно.
– То есть принадлежит царству богов.
– В основном. Хотя… – Бугг просветлел. – После недавнего наводнения и с учетом моего опыта обустройства сухих фундаментов, кажется, я вижу некоторые возможности.
– Сможешь подоить инвесторов?
Бугг состроил гримасу:
– Всегда найдете темную сторону, да, хозяин?
– Такова моя беспринципность. Впрочем, большинство людей сочли бы ее достоинством. Теперь скажи, ты в самом деле не можешь спасти несчастную рыбу?
– Хозяин, она уже мертва.
– Неужели? А… Видимо, теперь у нас есть ужин.
– Пожалуй, даже пятнадцать ужинов.
– Так или иначе у меня назначена встреча, так что увидимся с тобой и рыбой дома.
– Спасибо, хозяин.
– Разве я не говорил, что утренняя прогулка может оказаться полезной?
– Только, увы, не для капабары.
– Не поспоришь. Кстати, я хочу, чтобы ты составил для меня список.
– Какой?
– Скажу позже. Я же говорил, что опаздываю на встречу. Вот что я вдруг подумал: такую здоровенную рыбу тебе не тяжеловато тащить в одиночку?
– Ну, – ответил Бугг, оценивающим взглядом окинув труп, – для капабары она маленькая. Помните ту, которая пыталась затеять любовь с галерой?
– Ставки на нее были на Утопалках ошеломительные. В тот день я потерял все.
– Все?
– Да – три медных докса.
– И какого результата ожидали?
– Если честно… что родятся такие маленькие лодочки, которые смогут сами грести большими плавниками-веслами.
– Опаздываете на встречу, хозяин.
– Погоди! Отвернись! Мне срочно нужно сделать кое-что неприличное.
– Ну, хозяин…
Шпионы торчали на каждом углу. Патриотисты в серых дождевиках маленькими группками важно вышагивали через толпу, широко расступавшуюся в стороны; руки в перчатках – на рукоятках дубинок, на лицах – тупое самодовольство головорезов. Тегол Беддикт, завернувшись в одеяло, как в саронг, шел с мягкой грацией отшельника – приверженца какого-то тайного, но безобидного культа. По крайней мере, Тегол надеялся, что производит такое впечатление. Выходить в эти дни на улицы Летераса значило подвергаться немалому риску – такого не было при короле Эзгаре Дисканаре, в дни блаженного наплевательства. Хотя появлялся привкус интриги и опасности в каждом путешествии – пусть даже до овощной лавки за переспелыми корнеплодами, – от нервного напряжения трудно было избавиться, и неважно, сколько у тебя заплесневелой репы.