Егор Петрович стоял, тесно прижавшись к стене. Серый ватник, серые штаны на сером — будто врос. Сейчас бы полицай спустился с крыльца, а Егор Петрович за его спиной нырнул за угол дома.
Но полицай, как на грех, увидел его. Вдруг ни с того ни с сего повернулся всем корпусом и наткнулся на взгляд стоящего у стены партизана. Егор Петрович приложил палец к губам. А пистолет его чёрным немигающим глазом смотрел прямо в полицаеву суконную грудь. Было ещё темновато — может, в этом дело? А может, полицай попался смелый, а может быть, просто пьян был этот человек. Но только он крикнул: «А ну, брось оружие!»
Где-то на другом конце залаяла одинокая собака. Полицай уже стряхнул с плеча карабин. Так он и замер в памяти — повернувшийся левым боком, в чёрном пальто, с раскрытым ртом и злыми, неиспуганными глазами. Егор Петрович выстрелил и побежал. Кусты засвистели ему навстречу то шашкой, то плетью.
Сперва он ничего не слышал, только стук шагов отдавался в ушах. Но потом: та-та-та-та-та… — мотоцикл. Мгновенно сообразив, Егор Петрович изменил направление: к мосту, к дороге бежать теперь было нельзя. Кусты отпрыгнули назад, Егор Петрович бежал по заболоченному берегу к реке. Корка утреннего приморозка проламывалась, и сапоги хватала причмокивающая слякоть. Егор Петрович стал задыхаться, но ни капли не давал себе поблажки — бежал и бежал изо всех сил.
Сильно толкнувшись, прыгнул с берега, стараясь подальше пролететь над водой. По грудь ухнулся в лёд октябрьской реки. Сердце и дыхание остановились. Но Егор Петрович продолжал двигаться вперёд, выворачиваясь всем телом, чтобы растолкать воду. Он выбрался на другой берег и увидел краем глаза: на мост выезжает мотоциклетка, расстояние всего метров двести. «Попался!» — сказал он сам себе и опять побежал, бухая мокрыми сапогами. Ватник висел теперь пудом. Но сбросить его не было времени.
Сердце горело нестерпимым огнём, и дышать он уже не мог. Но всё продолжал бежать. Оглянулся. Мотоцикл вилял меж кустов теперь метрах уже в тридцати. И если б хотел, мог догнать его в два счёта. Но те, на мотоцикле, желали, видно, не догнать его, а загнать. Они охотились, уверенные в успехе. И тогда Егор Петрович вдруг остановился. В мгновение увидел: в люльке сидит полицай и на заднем сиденье полицай, а ведёт мотоцикл солдат в серо-зелёной немецкой форме. Почти не целясь, Егор Петрович выстрелил. И тотчас мотоцикл, словно живой, резко и неловко развернулся и со всего маху прыгнул в куст. Последнее, что успел он увидеть, это туча непрочной осенней листвы, брызнувшая в разные стороны.
Он бежал. Вдогонку ему полетело несколько выстрелов, свистнули пули. На ватных, мёртвых ногах он пробежал короткий лужок. И упал. У самого края леса, в еловом густом молодняке. И здесь его сердце схватили холодные клещи. Он раскрыл рот, выпучил глаза, словно рак в кипятке, и почувствовал, что умирает.
Вдруг он увидел: на луг выбежали двое полицаев. Испугались открытого пространства и упали на седую утреннюю траву. Опасливо поднялись, держа карабины наизготовку, пошли к лесу. А Егор Петрович не мог ни рукой, ни ногой шевельнуть, и весь остаток сил уходил на то, чтобы удержать внутри себя стон. А так хотелось застонать, так спасительно было сказать протяжное: «Ах! Оох!» — это Егор Петрович всей душой чувствовал, но молчал, молчал. И клещи от этого сжимались ещё сильнее.
Полицаи стояли сейчас метрах в пяти от него, он хорошо видел их сквозь путаницу веток. Кажется, и теперь бы, через столько лет, мог узнать их среди огромной толпы народа.
Они стояли перед лесом, перед входом в партизанские владения, и оторопь их брала. А лес сурово молчал.
— Батя! — вдруг сказал молодой, жалобно так сказал, хотя руки его по-прежнему сжимали карабин. — Давайте уйдём отсюдова, батя! Скажем: шлёпнули его, а он в омутах и потонул.
— Да ты что! — хрипло сказал усатый полицай, не отрывая глаз от тёмной стены леса.
— А он же мёртвый, батя!
— Да ты почему знаешь?
— А если б он жив был, он бы по нам стрелял, понимаете?
И тогда они начали медленно отступать — пятиться по-осеннему, схваченному желтизной лугу. И всё время держали под прицелом ненавистного врага своего — партизанский лес.
А когда скрылись за куст, стали палить: то ли от злости, то ли чтобы начальство слышало. Пули стукали по стволам. Одна пролетела совсем рядом — отсекла веточку с молодой ёлки, за которой лежал Егор Петрович.