Если же буржуа старого стиля работали, то самое ведение дела было такого рода, чтобы заключалось возможно меньшее количество деловых актов. Незначительному экстенсивному развитию коммерческой деятельности соответствовало такое же незначительное интенсивное развитие. Показательным для духа, в котором вели дела, мне представляется то обстоятельство, что вся прежняя хозяйственная мудрость заключалась в том, чтобы достичь возможно более высоких цен, чтобы с возможно меньшим оборотом получить высокую прибыль: малый оборот — большая польза, вот деловой принцип предпринимателей того времени. Не только мелких, полуремесленных производителей — нет, даже вполне крупных приобретательских обществ. Принципом голландско-ост-индской компании, например, было вести «малые дела с большой пользой». Отсюда ее политика: истреблять деревья пряностей, сжигать богатые урожаи и т. д. Это делалось и для того, чтобы не предоставлять бедному населению вредного потребления колониальных товаров.
Имели в виду главным образом сбыт богатым, а он всегда удобнее, чем сбыт широкой массе (214). Отражением этого воззрения была теория писателей-экономистов, которые (как и везде) в течение всего XVII и XVIII в. были защитниками высоких цен (215). Внешним выражением этого внутреннего покоя и размеренности была полная достоинства поступь, был несколько напыщенный и педантический вид буржуа старого стиля. Мы с трудом можем представить себе торопливого человека в длинном меховом плаще Ренессанса или в панталонах до колен и парике последующих столетий. И достойные доверия современники так и изображают нам делового человека как мерно шагающего человека, который никогда не торопится именно потому, что он что-нибудь делает. Мессер Альберти, сам очень занятой человек, обычно говаривал, что он никогда еще не видал прилежного человека идущим иначе как медленно, — узнаем мы из Флоренции XV столетия (216). И хороший свидетель сообщает нам о промышленном городе Лионе в XVIII столетии: «Здесь в Лионе ходят спокойным шагом, потому что (!) все заняты, тогда как в Париже все бегут, потому что ходят праздно» (217). Мы видим живыми пред собой крупных купцов Глазго в XVIII в. «в красных кафтанах, треуголках и напудренных париках, шагающих взад и вперед по Планистенам, единственному кусочку мостовой в тогдашнем Глазго, покрывавшему 300 или 400 м улицы перед домом городского совета, — с достоинством беседуя друг с другом и высокомерно кивая простому народу, являвшемуся свидетельствовать им свое почтение» (218).
3) отношение к конкуренции и к «клиентеле» соответствует характеру ведения дела: ведь главным образом хотят иметь покой; этот «статический принцип», исключительно господствовавший над всей докапиталистической хозяйственной жизнью, занимает и в строении раннекапиталистического духа все еще значительное место. «Клиентела» имеет еще значение огороженного округа, который отведен отдельному коммерсанту, подобно территории в заморской стране, которая предоставлена торговой компании как отграниченная область для исключительной эксплуатации.
Как раз об этой особенности раннекапиталистического хозяйственного образа мыслей я недавно подробно высказался в другой связи (219) и могу поэтому ограничиться здесь немногими указаниями. Я хочу только указать на некоторые важные деловые принципы и деловые воззрения, которые должны были явиться следствием статически мыслимой организации хозяйства и которые в действительности и господствовали над кругом идей буржуа старого стиля.
Строжайше воспрещена была всякая «ловля клиентов»: считалось «нехристианским», безнравственным отбивать у своих соседей покупателей. Среди «Правил для купцов, торгующих товарами» есть одно, гласящее: «Не отвращай ни от кого его клиентов или купца ни устно, ни письменно и не делай также другому того, чего ты не хочешь, чтобы с тобою случилось». Этот принцип и предписывают строжайше каждый раз снова купеческие уставы. «Майнцский Полицейский Устав» (18-й пункт) гласит, что «никто не должен отвращать другого от покупки или более высокой надбавкой удорожать ему товар под страхом потери купленного товара; никто (не должен) вмешиваться в торговлю другого или вести свою собственную так широко, что другие граждане от этого разоряются». Саксонские торговые уставы 1672, 1682, 1692 гг. постановляют в пункте 18-м: «Никакой торговец не должен отзывать у другого его покупателей от его лавок или торговых заведений, ни удерживать от покупки кивками или другими жестами и знаками, а тем более требовать с покупателей уплаты за лавки или склады другого, хотя бы они находились по отношению к нему в долговом обязательстве» (220).
Совершенно последовательно тогда были запрещены, каждая в отдельности и все вместе, те уловки, которые стремились к тому, чтобы увлечь свою клиентелу.
Еще в глубь XIX столетия у важнейших торговых домов остается отвращение даже по отношению к простым деловым объявлениям: так, нам, например, известно как раз о нью-йорских фирмах, что они ощущали это отвращение еще в середине XIX столетия (221).
Но безусловно предосудительной считалась еще долгое время, в течение которого деловое объявление уже существовало, коммерческая реклама, т. е. восхваление, указание на особые преимущества, которыми одно предприятие якобы, по его же словам, обладает по сравнению с другими. Как высшую же степень коммерческого неприличия рассматривали объявление, что берут более дешевые цены, нежели конкурент.
«Сбивание цены» («the underselling») считалось во всяком виде непристойным: «Продавать во вред своему согражданину и чрезмерно выбрасывать товар не приносит успеха».
Но прямо-таки грязной уловкой считалось публичное указание на него. В пятом издании «The Complete English Tradesman» находится примечание издателей следующего содержания: «С тех пор как писал наш автор (Дефо умер в 1731 г.), дурной обычай сбивания цены развился до такого бесстыдства (this underselling practice is grown to such a shameful height), что известные лица публично объявляют, что они отдают свои товары дешевле остального купечества (that particular persons publicly advertise that they undersell the rest of the trade)».
Особенно ценным документом обладаем мы относительно Франции, даже из второй половины XVIII в., из которого со всею очевидностью явствует, каким неслыханным делом еще было сбивание цен и публичное оповещение о нем в то время даже в Париже. В нем (в одном ордонансе 1761 г.) значится, что подобные манипуляции должны рассматриваться только как последний отчаянный поступок несолидного коммерсанта. Ордонанс строжайше запрещает всем оптовым и розничным купцам в Париже и его предместьях «бегать одному за другим», чтобы доставлять сбыт своим товарам, в особенности же раздавать листки, на которых указаны их товары.
Но и другие способы обогащаться за счет других хозяйств, нарушать круг действий других хозяйствующих субъектов, чтобы доставить себе выгоду, считались предосудительными. Автор «Совершенного английского коммерсанта» высказывает о нецелесообразности и непозволительности подобной гибельной конкуренции следующие замечания, которые являются чрезвычайно поучительными для познания хозяйственных принципов того времени и опять-таки дают нам ясное доказательство того, что все находилось еще в путах статических и, если хотите, традиционалистических воззрений. Мы должны постоянно помнить, что автор знаменитой книги о коммерсанте был вполне передовым деловым человеком и в иных отношениях мыслил в безусловно капиталистическом духе.