Сокровищница князя состояло из золотых, позднее также и серебряных, украшений и всякой утвари, из браслетов, запястий, диадем, цепей, кубков, рогов для питья, тазов, чаш, кружек, подносов и конских украшений, частью римской, а иногда и туземной работы, даже из драгоценных камней и жемчуга, из драгоценных одежд, сотканных в императорских римских фабриках, и из хорошо закаленного и украшенного оружия. Затем из золота в монете, особенно если она была замечательна по своей величине или чеканке; наконец, из золота в слитках, вылитых в римскую форму прутьев и в германскую — грушевидную или клинообразную. И король также предпочитал лучше хранить обработанный драгоценный металл, чем золото в слитках, и уже во времена переселений работе, считавшейся изящной, и шлифованным драгоценным камням придавалась высокая ценность. Кроме того, великолепия искали в объеме и весе отдельных изделий. Они изготовлялись огромной величины, особенно серебряные тазы, и их приходилось поднимать на стол машинами. Такие драгоценности князь добывал путем подарков, которые давались и принимались при каждом государственном акте, при визитах, посольствах, мирных договорах, а охотнее всего путем дани, которую ему платили римляне и которая была немалой — 300, 700 фунтов золота в год, — наконец, путем разбоя и захвата военной добычи, путем собирания податей с подвластных вассалов и доходов с его имений. И чеканный металл, стекавшийся в сокровищницу в новооснованных германских государствах, также подвергался часто переработке. Обладатель охотно похвалялся своими драгоценностями и размерами своих денежных сундуков.
Не одни только короли и вожди заботились о сокровищнице для себя; каждый, кто только мог, собирал сокровища. Для принцев тотчас же после рождения заводилась собственная маленькая сокровищница. Когда в 584 г. умер двухлетний сын Фредегунды, его сокровищница из шелковых платьев и золотых и серебряных украшений заняла четыре телеги. Точно так же и королевские дочери при бракосочетании получали приданое драгоценностями и украшениями, и случалось, что во время свадебного путешествия они подвергались нападениям из-за своих сокровищ. Сокровищница для них собиралась и из так называемых добровольных приношений жителей, и жестокими королями» при этом чинились тяжкие притеснения. Когда Ризунта Франкская в 584 г. была отправлена к вестготам в Испанию, ее сокровищница наполнила пятьдесят груженых телег. Каждый герцог и другие должностные лица короля собирали сокровища таким же образом. Подозрительно взирал верховный владыка на сокровища должностного лица, и часто собиратель служил губкой, которую, когда она напиталась, выжимали до последней капли, и несчастный мог быть доволен, если при опустошении своих сундуков не терял также и жизни. Король лангобардов Агилульф поступил милосердно, ограничившись отнятием у мятежного герцога Гаидульфа его сокровищницы, которую тот спрятал на одном острове озера Камо, и снова вернув мятежнику свою милость, «потому что сила вредить была у него отнята». Если государю не удавалось вовремя захватить сокровища должностного лица, то ему иногда приходилось бороться с ним потом за власть.
Точно так же накопляли сокровища церкви и монастыри; свои доходы и приносимые дары они помешали в чаши, сосуды, ковчежцы для Евангелия, изукрашенные золотом и драгоценными камнями. Если епископ попадал, благодаря войне, в стесненное положение, он брал золотую чашу из церковной сокровищницы, давал ее перечеканивать на монету и высвобождал таким путем себя и своих. Ибо даже бессовестные грабители смотрели с опаской на сокровищницу святого, так как ее владелец на небе мог своими жалобами весьма повредить разбойникам. Однако не всегда мог святой, хотя и внушавший страх широким кругам, удержать алчность и т. д.
Ценность сокровища заключается в его величине: этим уже к первоначально чисто качественной оценке присоединяется впервые количественная. И при этом величина еще ощущается и представляется как чувственно воспринимаемая, подлежащая мере и весу. Эта чувственная оценка сокровища простирается еще далеко в эпоху денежного хозяйства. Вплоть до позднего средневековья мы встречаемся у европейских народов с этой (впрочем, уже в древности сильно распространенной и еще ныне не исчезнувшей в областях примитивной культуры) любовью к образованию сокровищ, преобладающей часто над любовью к деньгам.
Так, клады рубленого серебра в Восточной Европе от Х и XI столетия, разбросанные от Силезии до Балтийского моря (массы из разрубленных кусков серебра и разрезанных монет), показывают нам, что ценили и хранили не чеканные монеты, а металл как таковой (15).
Около того же времени мы находим в Германии (15а), во Франции (16) даже в Италии (17) сокровищницы богачей, полные золотых и серебряных сосудов, обладание которыми ценилось как таковое, вне всякого отношения к деньгам.
В некоторых странах, как, например, в Испании, обычай образования сокровищ переходит и в новые века. Когда скончался герцог де Фриас, он оставил трех дочерей и 600 000 скуди наличных денег. Эта сумма была разложена в сундуки с именами дочерей; старшей было семь лет. Опекуны получили ключи — и отперли лари только для того, чтобы выплатить деньги мужьям. В особенности же в Испании еще в XVI и XVII столетиях набивали свои дома золотой и серебряной утварью. После смерти герцога Альбукерского нужно было потратить шесть недель, чтобы взвесить и записать его золотую и серебряную утварь; у него, между прочим, было 1 400 дюжин тарелок, 50 больших и 700 малых подносов, 40 серебряных лестниц, чтобы залезать на буфеты. Герцог Альба, бывший не особенно богатым, все же оставил 600 дюжин серебряных тарелок, 800 серебряных подносов и т. д. (18). Склонность к «накоплению сокровищ» была так сильна в Испании того времени, что Филипп III в 1500 г. издал указ, предписывавший сдать и перечеканить в монету всю золотую и серебряную утварь страны (19).
Но подобное душевное настроение, которым были исполнены богатые испанцы XVI столетия, являлось анахронизмом: общее развитие европейского духа уже давно миновало период образования сокровищ, который закончился приблизительно в XII столетии. С того времени интерес к форме благородного металла принимает другой характер, хотя к обладанию им все еще стремятся сильнее, чем когда бы то ни было. Но теперь больше не оценивают на вес кучи золота и серебра, безразлично в какой форме: люди начали выше всего ценить деньги, т. е. благородный металл в простейшей форме, в которой он является всеобщим товарным эквивалентом, меновым и платежным средством.
Жадность к золоту сменяется жаждой денег, некоторые примеры которой мы должны теперь привести.
Кажется, что (за исключением евреев) «страсть к прибыли» — как отныне гласит это выражение: lucri rabies — раньше всего укоренилась в кругу духовенства. Во всяком случае, мы от очень ранних времен имеем известия о священниках, «позорная страсть к наживе» которых вызывает порицание: уже в IX столетии мы встречаемся на соборе с жалобами на ростовщичество священников (20). Известно ведь, какую роль потом, в позднее средневековье, играют деньги при замещении священнических мест. Такой спокойный наблюдатель, как Л.Б. Альберты, указывает на жадность к деньгам среди духовенства как на совершенно общее явление его времени. Он говорит в одном месте о папе Иоанне XXII: «У него были недостатки, и в особенности тот, который, как известно, встречается почти у всех священников: он был в высшей степени жаден к деньгам, так что в его близости все было продажно» (21).