Мы ознакомились в предыдущей главе со значением, которое, несомненно, имела богатая добыча золота и серебра как раз в XVI и XVII столетиях для возникновения первой спекулятивной горячки. Ну, а возможность такой добычи была в основе следствием технических усовершенствований. Это можно доказать уже тем указанием, что без них люди не попали бы в Америку. Но я разумею это еще и в другом смысле: только некоторые, сделавшие эпоху улучшения в технике добычи благородных металлов послужили причиной этого изобилия серебра в XVI и последующих столетиях. В то время, как мы уже видели, были изобретены водонапорные машины, которые в особенности предоставили возможность дальнейшего расширения европейской добычи серебра. Но в это же время (в 1557 г.) было сделано еще, пожалуй, более важное изобретение: добывание серебра из руды посредством ртути — так называемый способ амальгамирования. Только этот способ позволил на безлесных вершинах Кордильер без чрезмерных издержек добывать серебро тут же на месте; только этот способ уменьшил издержки производства серебра до такой степени, что такая большая добыча могла стать прибыльной.
Другое значительное последствие техники, которое я имею в виду, — это быстрый рост населения в XIX в. Что он в основе является результатом технических усовершенствований, не может быть подвергнуто сомнению, так как он явился последствием отнюдь не увеличения цифры рождаемости, но исключительно уменьшения смертности. А это уменьшение смертности было достигнуто главным образом двумя комплексами технических успехов: усовершенствованиями в области гигиены, техники борьбы с эпидемиями, врачебной техники, с одной стороны, и усовершенствованием производственной и в особенности транспортной техники, с другой стороны, которое, в свою очередь, способствовало тому, что известное количество людей больше кормилось и, следовательно, могло остаться в живых.
Этот рост населения в наше время имел, в свою очередь, непосредственное значение для развития капиталистического духа в двояком отношении: путем побуждения к эмиграции, которое он давал, с одной стороны, путем повышения предприимчивости — с другой. О первом влиянии и его последствиях я говорил в предыдущей главе. Вторым утверждением я имею в виду следующее: быстрый рост населения означает усиления предпринимательского духа постольку, поскольку он увеличивает необходимость приобретения и тем самым закаляет хозяйственную упругость, поскольку он, таким образом, отдаляет опасность для зажиточного населения впасть в сытое рантьерство. Ибо ясно, что сыновья зажиточного человека попадают в совершенно иное положение по отношению к приобретательской деятельности, когда их много, чем когда их мало. При равной величине состояния на одного падает в первом случае меньшая доля, и необходимость для него вновь посредством собственной хозяйственной деятельности удерживаться на социальном уровне своих родителей становится больше, чем когда это наследство достается только одному или двоим. При большем потомстве даже у состоятельных родителей создается и совершенно иное отношение к детям. Они будут скорее стремиться к тому, чтобы «научить своих детей чему-нибудь путному», чем сделать их бездеятельными владельцами ренты. Поскольку теперь рост населения — правда, не по техническим, а по биологическим или по социальным причинам — в различных странах в XIX в. был различной силы (Франция! — Англия или Германия!) и мы наблюдаем различную степень развития капиталистического духа как раз в пропорции к различной силе роста населения, мы вправе будем привести и это различие в связь с фактом большего или меньшего роста населения.
Глава двадцать седьмая
Докапиталистическая профессиональная деятельность
Нижеследующее я рассматриваю напоследок и, может быть, вообще не должен был бы подвергать рассмотрению, потому что оно, в сущности, разумеется само собою, и всякий может при некотором размышлении сам легко понять, что имеет в виду содержание этой главы: то, что некоторые из докапиталистических профессий были как бы подготовительной школой для капиталистического духа. Хозяйственный интерес и повседневная привычка были учителями, а обиженность помогла, как мы увидим, сильнее развить в этой сфере отдельные черты капиталистического духа.
Профессией, в которой семена этого духа дали первые ростки, была, конечно, торговля в самом широком ее смысле. К чему она всегда уже должна была вести или к чему она по крайней мере постепенно должна была приучать человеческий дух, было направление мышления на количество. В то время как капиталистический производитель, крестьянин ли или промышленный ремесленник, всегда, как мы видели, остается под властью категорий качества, т. е. изготовляет блага как качественно различные предметы потребления, для торговца рано исчезает качественное значение и оценка мира благ, прежде всего потому, что он не имеет никаких органических отношений к благам, которыми торгует. Крестьянин и ремесленник оба, как мы видели, срастаются до известной степени с вещами, которые они производят, они составляют часть их самих; они сами — в этих вещах; их отношение к ним — внутреннее. Тогда как торговец к предмету своей торговли всегда остается в чисто внешнем отношении: он берет продукт в готовом виде и ничего не знает о трудах и заботах, с которыми он произведен на свет. Он рассматривает его лишь с одной-единственной стороны: как меновую ценность. И в этом заключается второе, положительное основание его количественного взгляда на мир: меновая ценность — величина, и только эта величина интересует торговца. Он измеряет ее деньгами и в денежном выражении окончательно погашает все количества. Поэтому можно также сказать, что его деятельность так же, как позднее капиталистическая, ведет его от денег к деньгам и что, таким образом, все его расчеты и размышления с необходимостью пользуются денежным выражением как посредником. Вследствие этого он должен постоянно считать. Правда, этот счет вначале бесконечно примитивен, как это мы могли констатировать даже относительно позднего средневековья, но он все-таки налицо. И здесь он скорее всего может развиться.
Если это количественное влияние на мышление исходит от всякой торговли, то мы можем теперь наблюдать, как различные виды и формы торговли в различном, но всегда стремящемся к капиталистической конечной цели направлении влияют на душевный строй экономического человека.
Всякая торговля, которая ведет далеко за пределы отчизны в чужие страны, должна до известной степени приобрести то значение которое я приписал переселениям, т. е. перемене отечества: она воспитывает рациональный взгляд на жизнь и рациональный образ жизни, поскольку она беспрерывно принуждает купца приспособляться к чужим нравам и обычаям, правильно выбирать место и средства. Важное средство рационализации мышления представляет знание многих языков, которое также с необходимостью вытекает из международной торговли. Это влияние торговля должна была оказывать уже тогда, когда торговый дом имел одно лишь основное местопребывание, но во многих местах содержал факторов. Эти последние тогда не только сами воспитывались в более рационалистическом направлении, но также и их принципалы, которые должны были давать им указания и получали от них отчеты, а часто, как мы знаем, и лично навещали их. Еще сильнее становилось разлагающее влияние, которое оказывает торговля на традиционалистические жизненные навыки, когда купеческие семьи сами разделялись по разным странам: здесь мы имеем усиление влияний, исходящих от перемены отечества. В таком положении находились особенно часто еврейские торговые семьи, которые, я бы сказал, принципиально расселялись по различным торговым городам (430). Но и многие христианские семьи мы видим рассеянными по всему земному шару. Так, Альберти жили в начале XV столетия в Италии, Англии, Фландрии, Испании, Франции, Каталонии, на Родосе, в Берберии и на Сории (431).
Но дальняя торговля участвовала в строительстве капиталистического духа еще и в том отношении, что она безусловно способствовала развитию специфически капиталистической добродетели коммерческой солидности. Я указывал в другом месте, что в ее культивирование, несомненно, внесло свою долю и религиозное учение. Но как нам это уже столь часто встречалось в ходе этого исследования, известный элемент капиталистического духа возник не из одного только, а из нескольких источников, так и здесь мы снова видим в действии другую творческую силу наряду с властным словом моральной заповеди, а именно деловой интерес. Густав Фрейтаг, который, в сущности, должен был бы знать, но взгляд которого часто мутится из-за того, что он держит стороны коммерческих кругов, преувеличивает правильную мысль, делая однажды следующее замечание (432): деятельность купца «невозможна без великодушного доверия, оказываемого (им) другим, не только людям, состоящим у него самого на службе, но и чужим, не только одним христианам, но и язычникам. Честность, выполняющая принятое на себя обязательство вполне и целиком, даже если оно при случае связано с жертвами, необходима торговле во всякой (?) стадии ее развития; и именно вследствие того, что торговля делает верность и честность наиболее выгодными в обороте, она создает здоровые и длительные связи между людьми».