26 мая представителями различных фракций было внесено пять формул перехода к очередным делам, в которых излагались основные положения земельной реформы, предлагаемые этими фракциями. Но член Думы Кизеветтер предложил предварительно поставить вопрос: «Надлежит ли вообще входить в обсуждение и принятие какой-либо формулы, учитывая, что во всякой формуле, приемлемой для большинства, были бы стёрты некоторые черты, имеющие для данной фракции существенное значение, и что взгляды каждой партии на аграрный вопрос высказаны в декларациях их представителей?» 223. Тщетно Березин призывал закрепить постановлением большинства Думы признание принципа принудительного отчуждения 224. Кадет Булгаков заявил, что в настоящее время немыслима такая формула, которая бы объединила большинство Государственной думы, ибо «принудительное отчуждение в программах партий, левее этой фракции стоящих, — это всё вещи различные. Здесь речь идёт не столько о том, «что», сколько о том, «как»» 225. Большинством 238 голосов правых и кадетов против 191 левых Дума решила не принимать никакой формулы перехода к очередным делам 226.
Такое решение Думы оставляло открытой дверь для сговора со Столыпиным на базе его аграрных законов. В этом, собственно, и заключался стратегический план кадетов, когда они не допустили принятия Думой формулы с принудительным отчуждением. Как писал впоследствии Маклаков, «в Думе за принудительное отчуждение было несомненное большинство. Кадеты себя с ним связали и против него голосовать не смогли бы… Но с тех пор, как и Столыпин сам признал его «допустимость» в известных пределах, открылась возможность перехода к постатейному чтению и дальнейшего спора о границах применения «отчуждения», но уже в рамках законов Столыпина. Такой спор о пределах был бы делом будущего; пока же надлежало только не бросать перчатки правительству. 26-го мая кадеты этого и добились»227. Но капитулянтская линия кадетской партии не спасла Думу от роспуска.
Роспуск Думы и государственный переворот 3 июня 1907 г. В начале думской сессии кадеты надеялись, что им удастся образовать в Думе сильный «работоспособный» центр для «органической» законодательной работы, присоединив к себе слева трудовиков, а справа польское коло и октябристов. Головин в своих «всеподданнейших» докладах всячески старался заронить эту надежду в правящие верхи. В своём первом докладе о занятиях Думы с 20 февраля по 31 марта он уверял, что Дума «вступает на путь ответственной законодательной работы», причём «центр тяжести» переносится на подготовительную работу в комиссиях. В следующем докладе за период с 1 апреля по 15 мая указывалось, что «истёкшие с этого времени полтора месяца показали, что эта надежда оправдывается» 228.
Можно утверждать, что и Столыпин некоторое время пытался отыскать в Думе центр, на который правительство могло бы опереться. Близкий к придворным кругам ген. А. А. Киреев в мае писал в своём дневнике: «Столыпин всё старается состряпать центр и рассчитывает для сего на кадет, которых он надеется отделить от ультралевых» 229.
С целью облегчить кадетам задачу по сколачиванию «работоспособного» центра правительство выступило в Думе с «либеральной» декларацией, а в речах главноуправляющего землеустройством и земледелием кн. Б. А. Васильчикова и самого Столыпина признавалось возможным в известных пределах принудительное отодвигание границ для улучшения условий крестьянского землевладения. «Обмолвки» Васильчикова и Столыпина об обязательном отчуждении были пробным шаром, с помощью которого они рассчитывали при посредстве кадетов привлечь на сторону аграрных законов по ст. 87 более умеренную часть крестьянских депутатов[66]. В начале мая Столыпин сказал Челнокову, что он не допустит огульного отвержения его аграрных законов, но для него «пока будет достаточно перехода к постатейному чтению», что он согласен на поправки и что о них «мы сговориться успеем» 230.
Но Столыпину приходилось действовать осторожно из-за ультраправых, которые имели влияние при дворе и всеми силами старались восстановить царя и против Государственной думы, и против Столыпина[67].
В самом Совете министров был «лазутчик» крайне правых кругов Шванебах, который бдительно следил за тем, чтобы Столыпин не попался на кадетскую удочку. Ещё 13 января 1907 г. на аудиенции у царя Шванебах развивал мысль о том, что заодно с неизбежным роспуском и II Думы надо издать новый избирательный закон, поставив таким образом страну перед совершившимся фактом. Шванебах просил Николая II повелеть заняться выработкой закона теперь же, чтобы всё до мельчайших подробностей было готово до созыва Думы. Но Шванебах в сущности ломился в открытую дверь. Царь ему сказал, что о многом из того, о чём говорил Шванебах, он уже сам думал. Николай II упомянул и о том, что «Крыжановскому поручена выработка нового избирательного закона. Указания же на какое-либо принятое решение в словах и в тоне государя не было»231.
66
Это не в шутку всполошило Совет объединённого дворянства, который на своём заседании 21 марта пришёл к заключению, что «такая тенденция правительства угрожает в будущем полной победой в стране социалистических теорий и повлечёт за собой экономическое, а затем и политическое разложение не только дворянского сословия, но и государства…» (ЦГАОР, ф. 584, оп. 1, д. 76, л. 112).
67
Ср. со следующей записью в дневнике А. А. Киреева 6 июля 1907 г.: «Государь настаивал на роспуске Думы, а Столыпин долго не соглашался на крутые меры… Теперь мне понятно, что Орлов (начальник военно-походной канцелярии императора. —