Работа Нидхэма установила общепринятую истину, что европейские технологии уступают китайским (или японским, или индийским, или арабским, или персидским или Османской империи) примерно до 1500 г., а во многих отношениях уступала и в 1700 г. (к этому времени европейцы еще не переработали и не механизировали такие древние восточные ремесла, как тонкостенный фарфор, японские лаки, изготовление и печатание хлопчатобумажной ткани fine). Нидхэм и его соавторы и последователи показали, что утверждение историков Линна Уайта и Дэвида Ландеса о необычной инновационности Европы, восходящее к X веку, представляется ошибочным. Ветряная мельница, например, была арабской. Правда, европейцы в Средние века самостоятельно изобрели мельницу для выделки шерсти, усовершенствовали механические часы (на что обращает особое внимание Уайт, но, согласно Нидхэму, они были изобретены в VIII веке н.э. в Китае, и только в 1310 году европейцы, узнав о китайской машине, изобрели ее заново), и изобрел очки, и сомнительно независимо, если вы настаиваете на евроцентризме, достойном старого советского режима, изобрел доменную печь в Швеции - хотя и намного позже китайцев, и используя, как это ни смешно, именно ту конструкцию печи, которая была впервые применена в Китае за столетие до этого. Молодцы европейцы. Однако к настоящему времени большинство студентов, изучающих технологию, знают, что европейцам пришлось учиться у китайцев или других стран, начиная с конца первого тысячелетия: стремя, хомут для лошади, книгопечатание, металлический подвижный шрифт (изобретенный корейцами в XII веке), многомачтовый такелаж и буквально десятки других больших и малых изобретений. Китай властвовал. Синолог Питер Пердью объясняет, что для покрытия расходов на сухопутные перевозки по Шелковому пути требовалась именно "мис-териальная ткань, технологию производства которой Китай монополизировал в течение двух тысяч лет", а именно шелк, который вместе с лапшой украли коварные итальянцы. В начале XVII в., пишет Нидхэм, "Фрэнсис Ба-кон выбрал три изобретения: бумагу и печать, порох и магнитный компас, которые, по его мнению, сделали больше, чем любое религиозное убеждение, или астрологическое влияние, или достижение любого завоевателя, для полного преобразования современного мира. . . . Все они были китайцами". Примерно до 1600 г., учитывая также превосходство Востока в искусстве, музыке, литературе и философии, а также начало существования жестоких западных империй, ситуация заставляет вспомнить остроту Ганди, которого спросили, что он думает о западной цивилизации: "Я думаю, что это была бы хорошая идея".
Однако работа Джозефа Нидхэма показывает и другое, что он подчеркивал и над чем ломал голову и что также имеет отношение к данной истории. Начиная с XVII века на волне творческого подъема европейцы стали воровать, они копировали, перенимали, улучшали, расширяли, переделывали и, прежде всего, применяли то, чему научились у китайцев и у всех остальных, с кем им довелось столкнуться в своих фанатичных и проfiтабельных странствиях - кофе у эфиопов через османов, например, картофель, помидоры и табак у коренных американцев, использование пустого пространства в живописи у восточных азиатов. Леди Мэри Уортли Монтагу (1689-1762 гг.) привезла в Англию османский метод прививки от оспы и с успехом применяла его на собственных детях. Иными словами, до 1800 г. можно утверждать, как это делает Голдстоун, что европейцы просто "догоняли передовые цивилизации Азии, которые уже производили высококачественный хлопок, фарфор и чугун в огромных количествах".16 Однако в процессе догоняющего развития европейцы стали восхищаться буржуазными виртуозами, такими как полный надежд и смелости проект инноваций... и инноваций, инноваций, инноваций, инноваций, даже в живописи.