Иными словами, революция в истории бережливости произошла примерно в 1960 г., когда экономисты и историки экономики с ужасом осознали, что бережливость и сбережения не могут объяснить промышленную революцию. Такие экономисты, как Абрамовиц, Кендрик и Солоу, обнаружили, что лишь небольшая часть недавнего экономического роста может быть объяснена обычной бережливостью и скупым накоплением (и даже эта часть зависела, повторюсь, в основном от инноваций, вытесняющих производительность накопления капитала). В то же время историки экономики сообщали, что в Великобритании рост сбережений был слишком скромным, чтобы объяснить многое. Саймон Кузнец, а затем и многие другие экономисты, например, тот же Чарльз Файнштейн, представили строгий учет этого факта - хотя, как я уже отмечал, будучи студентами экономических факультетов, изучающих накопление капитала, они так и не смогли преодолеть свою первоначальную гипотезу о том, что "капитал сделал фокус". В 1950-1960-х гг. совокупные статистические новости были восприняты многочисленными историками экономики Великобритании, такими как Франсуа Крузе, Филипп Коттрелл и Сидни Поллард, в подробных исследованиях финансирования промышленности. Питер Матиас в 1973 году подвел итог их работы: "В последнее время произошла значительная переоценка в оценке роли капитала". Это не преувеличение.
Историческая беда, повторяю, заключается в том, что сбережения, урбанизация, экспроприация государственной власти и другие накопления физического капитала, которые, как отмечает Джек Гуди, "на Востоке не было ничего такого, что могло бы препятствовать меркантильной, то есть капиталистической, деятельности". Как отмечает Джек Гуди, "на Востоке не было ничего такого, что препятствовало бы меркантильной, т.е. капиталистической, деятельности". Однако современный экономический рост, этот совершенно беспрецедентный фактор умножения в десятки (или сотни, если правильно измерять улучшение качества товаров) раз, - явление исключительно последних двух столетий. В XVIII веке произошло нечто, подготовившее темпо-ритмичное, но шокирующее значительное расхождение европейских экономик с экономиками остального мира.
Классическая и отвергнутая историками экономики 1950-1960-х гг. точка зрения заключается в том, что бережливость предполагает сбережения, которые предполагают накопление капитала, что обусловливает современный экономический рост. Она сохранилась в нескольких работах, таких как "Стадии экономического роста" Ростоу (1960 г.), и, что самое печальное, в "Капитальном фундаментализме" Истерли, посвященном иностранной помощи с 1950 г. по настоящее время. Убеждение заключалось в том, что если мы в течение нескольких десятилетий будем давать Гане большие суммы сбережений, что приведет к огромным капиталовложениям в искусственные озера и счета в швейцарских банках, а коммунистическому Китаю не дадим ни цента, то Гана будет процветать, а коммунистический Китай - чахнуть. Разумеется. Неизбежно. Математика на доске говорит об этом.
Глава 16.
В современных инновациях также нет ничего необычно "жадного". Великий французский антрополог Марсель Мосс в 1925 г. высказал ставшее к тому времени общепринятым, но ошибочное мнение, что "именно наши западные общества недавно сделали человека экономическим животным. . . . Homo oeconomicus не позади нас, а впереди. . . . В течение очень долгого времени человек был чем-то другим. . . К счастью, мы все еще несколько удалены от этого постоянного, ледяного, утилитарного расчета". Мосс ошибался, полагая, что современные люди особенно расчетливы, хотя верно, что они более уважительно относятся к расчету, иногда до глупости. Он ошибался, полагая, что существует некая передовая форма потребления, которая является ледяным утилитарным расчетом, поскольку любое потребление полезно, потому что люди считают его полезным, будь то выпечка или Бах, а не в силу некой холодной сущности (об этом мы узнали впоследствии от таких антропологов, как Мэри Дуглас). Но больше всего он ошибался, полагая, что ранние люди были менее экономичны, менее ориентированы на благоразумие - добродетель, которую, если она не сопровождается другими добродетелями, мы называем пороком "жадности", - и что, напротив, современный, якобы утилитарный, потребитель особенно жаден. За столетие до Мосса утилитаризм в аналогичных выражениях атаковали Кольридж и Карлайл, Эмерсон и Диккенс, а за ними Шиллер и немецкие романтики. Они согласились с самовосхвалением самих утилитаристов, утверждавших, что благоразумие, которым они так восхищались, - это новая добродетель, которая должна быть противопоставлена иррациональности готической эпохи. Однако на самом деле новым в XIX веке была теория благоразумия, новое восхищение благоразумием, а не его практика.