Конечно, и в 1700 году инновации не были полной новинкой. Они всегда творчески подходили к плетению тканей и обтесыванию наконечников стрел. Верхнепалеолитический всплеск творчества в изготовлении орудий труда, украшений и музыкальных инструментов - еще один признак появления вполне современного языка, как и использование океанских лодок для переправы протоновогвинейцев и протоавстралийцев через линию Уоллеса незадолго до 40 тыс. лет до н.э.18. Около 4000 г. до н.э. индоевропейцы Украины, чьи далекие предки повернули налево, покинув Африку, по-видимому, одомашнили лошадь; они продолжили завоевание, заселение или инспирацию Европы, Ирана и большей части Южной Азии. Около 3500 г. до н.э. аборигены Тайваня, выходцы из Китая, а в конечном счете, как и все мы, из Африки, изобрели каноэ с подвесной лодкой; они заселили весь Тихий океан.
Однако до 1800 г. нашей эры такие инновации позволяли лишь расширять численность и экологический ареал обитания людей или заменять одну культуру другой, не улучшая при этом условий жизни человека. До двух столетий назад, по мальтузианским причинам, лучшая одежда и лучшие лодки ничего не изменили в жизни человека, живущего на 3 доллара в день, - вообще ничего, от зулусского фермера до эскимосского охотника. Если у определенной группы людей дела шли лучше, то у них рождалось больше детей, а значит, дела шли хуже, что экономисты называют "убывающей отдачей от труда с учетом земли". Даже "европейская модель брака", при которой многие люди вообще не вступали в брак или вступали в брак поздно, имея меньший размер завершенной семьи, лишь немного улучшала положение и не могла перешагнуть через 3 доллара в день. Правда, как давно и убедительно утверждал антрополог Маршалл Сахлинс, "экономика каменного века" охотников-собирателей позволяла работать гораздо меньше часов, чем земледельцы. (Но покойный историк экономики Стэнли Леберготт резко опровергал подразумеваемую антииндустриальную историю Сахлинса: "Американцы могли бы выбрать такую же простоту [как жизнь бушмена] и жить на 300 орехов в день, полфунта сырого мяса и немного овощей. Но для этого им пришлось бы работать всего 2 часа в неделю [что составляет лишь малую долю даже от низкой оценки бюджета времени, сделанной Сахлинсом], учитывая превосходство американских методов производства". Переход к трудоемкому выращиванию fields зерна, требующему складов и охраны, обернулся поддержкой городов и храмов, а затем и грамотности. Это был компромисс: малонаселенные охотничьи/пастбищные угодья неграмотных людей были обменены на густонаселенный город с богатой элитой, несколькими читателями и гораздо меньшим числом писателей (и зачатки, долгое время дремавшие, современного индустриального мира). Однако суть в том, что ни один из вариантов, ни амазонцы, ни шумеры, не улучшили положение среднего человека до появления индустриального мира. Для большинства людей до 1800 года, будь то среднестатистические кочевники или среднестатистические римляне, типичная жизнь была бедной, узкой, неграмотной, больной и короткой.
Что изменилось после 1800 г. и с неостановимой силой после 1900 г., так это новый, огромный и продолжительный, почти безумный режим инноваций, который в конечном итоге разрушил мальтузианское проклятие. По мере обогащения люди стали рожать меньше, а не больше детей, что совершенно противоречило мальтузианским ожиданиям - хотя даже в многодетных семьях, как, например, в буржуазной Англии, обогащение происходило бы, настолько беспрецедентно мощным оно было. Впервые появившийся паровой двигатель, корпоративная форма, самолет или Wal-Mart сделали обычных людей богаче, а затем и намного богаче, чем древние охотники-собиратели, кочевники-скотоводы, оседлые фермеры и имперские подданные, и побудили современных людей иметь меньшие и более образованные семьи. Богатство взаимодействовало с обществом и государством в благословенном либерализме. Марио Варгас Льоса, писатель и либерал, утверждал, что стоит прочитать испанского общественного интеллектуала 1920-х годов Хосе Ортегу-и-Гассета, "чтобы заново открыть для себя, что, вопреки мнению людей, стремящихся свести либерализм к экономическому рецепту свободных рынков, низких тарифов, ограниченных государственных расходов и приватизации бизнеса, либерализм - это прежде всего отношение к жизни и обществу, основанное на терпимости и сосуществовании, на уважении к богатой истории и уникальному опыту различных культур и на твердой защите свободы. . . . Экономическая свобода - ключевой элемент либеральной доктрины, но, конечно, не единственный". Вспомните бедность и безграмотность своих предков и возрадуйтесь.
Глава 3.
Как утверждал экономист и раввин Исраэль Кирцнер, инновации зависят от бдительности. Крупный или мелкий предприниматель, поощряемый достоинством и имеющий возможность свободы, бдительно замечает возможность и использует ее. Разумеется, для достижения хороших социальных результатов бдительность не может быть монополизирующей, к чему так упорно стремилась древняя и современная буржуазия и о чем говорил в 1905 г. политик Таммани-Холла Джордж Вашингтон Планкитт: "Существует честный трансплантат, и я являюсь примером того, как он работает. Я могу подвести итог всему этому, сказав: "Я видел свои возможности и воспользовался ими". "Такие "возможности" извлечения взяток из принудительной государственной монополии в лучшем случае приведут к перераспределению доходов общества от налогоплательщика к Планкитту. Скорее всего, это уменьшит размер пирога. А современный протекционизм, который французский журналист и либеральный теоретик Фредерик Бастиат высмеял в 1845 г. в своей петиции свечных мастеров против света солнца, безусловно, уменьшает размер пирога, удерживая людей на менее продуктивной работе - например, на производстве свечей, которые могут быть погашены, если впустить дневной свет. Что мы производим, то и потребляем. Протекция, удерживающая людей на неправильных работах, делающих свечи для света, который может быть обеспечен солнцем бесплатно, означает, что средний человек потребляет меньше. Самый забавный пример того, что не так с древними городскими монополиями или современным протекционизмом, приводится Бастиатом в "отрицательной железной дороге". В начале 1840-х годов было предложено построить железную дорогу из Парижа в Мадрид. Город Бордо, расположенный на трети расстояния, потребовал, чтобы железная дорога там прервалась, мотивируя это тем, что она "создаст рабочие места" для носильщиков, гостиниц и такси. (Подобные договоренности уже давно существуют в Париже, Лондоне и Чикаго, добытые политикой и монополией. Пассажирские поезда не обходят главные города. Они заходят в них и заканчиваются. В эпоху железных дорог в США мы говорили: "Перемены в Чикаго"). Бастиат отмечал, что, согласно такой логике "создания рабочих мест", каждый город на маршруте должен увидеть свою возможность и воспользоваться ею. "Перемены в Аблон-сюр-Сен, Эври, Балланкур-сюр-Эссонн, Ла Ферте-Але". Через каждые несколько километров, в каждой деревушке, железная дорога на пути в Мадрид будет заканчиваться на Gare du Nord и возобновляться на Gare du Sud, создавая рабочие места для грузов и путешественников по пути. Весь национальный доход Франции и Испании будет "генерироваться" железной дорогой Париж - Мадрид за счет всех других форм производства и потребления. Были бы "созданы рабочие места". Защищенное производство, навязанное политикой, заменит более эффективное использование труда и капитала. Это была бы негативная железная дорога, триумф протекционизма и промышленного планирования, достигнутый благодаря тому, что экономисты впоследствии назовут "поиском ренты" со стороны политиков Бордо или Аблон-сюр-Сен. Напротив, общество становится более благополучным, если такая возможность представляет собой реальное улучшение качества предоставляемых услуг, а не рентоориентированную возможность узаконенного воровства, например, перекрытия солнечного света при строительстве домов или строительства железной дороги с отрицательным эффектом. Инновации - это положительная сумма. Перенести рынок в действительно более удобное место. Производите греческое оливковое масло по низкой цене, чтобы продавать его по высокой. Изобрести контейнеровоз. Открыть E = mc2. Создать персональный компьютер.