Если сделать социализацию всей частной собственности единым и универсальным рычагом, это не будет наилучшим образом способствовать достижению трех целей, разве что в левацком раю, где агнец и лев спят в одной постели. (Мы предполагаем, что коммунистические правительства Восточной Европы и Китая на самом деле хотели добиться достоинства, свободы и улучшения жизни простых людей, отбрасывая многочисленные доказательства того, что это не так). "Большая часть того, чему мы учимся в жизни, - терпеливо объясняет Томпсону Колаковский, - это то, какие ценности совместимы, а какие взаимоисключающие". Идеальная национальная безопасность, как американцы в очередной раз убедились на примере новостей 2013 года об Управлении национальной безопасности, исключает максимальную свободу. Но "большинство утопистов, - продолжает Колаковски, - просто неспособны понять, что существуют несовместимые ценности".¹³ Благо должно быть единым, говорил Платон (его аспирант Аристотель не соглашался), так же говорили Берк о традиции, Бентам о пользе и Маркс об отмене частной собственности.
Теорему Колаковского-Тинбергена часто подчеркивал другой либерал славянского происхождения, Исайя Берлин. В 1955-1956 гг. Берлин отмечал, что равенство, даже у такого убежденного сторонника, как маркиз де Кондорсе, по иронии судьбы посаженный в 1794 г. за вдохновленную им революцию в тюрьму, переименованную в Bourg-l'Ėgalité, недавно переименованную из Bourg-la-Reine [Город Королевы], где он вскоре умер, почти всегда сопровождается другими целями, которые модифицируют его на практике. В Берлине речь идет о "счастье, добродетели, справедливости, прогрессе в искусстве и науках, удовлетворении различных моральных и духовных ценностей, среди которых равенство, какого бы рода оно ни было, является лишь одной":
Кондорсе, по-видимому, не беспокоит вопрос о том, не вступает ли стремление к равенству в противоречие с необходимостью искать другие цели, поскольку, как и многие мыслители его времени, он слишком легко считал само собой разумеющимся, что все хорошее непременно совместимо. . . . Другим оставалось подчеркнуть тот факт, что в обычной жизни идеалы ... вступают в конфликт [даже] в рамках одного и того же общества и, достаточно часто, с моральным опытом отдельного человека.¹⁴
Аналогичным образом поступает и этика добродетелей: добродетели не взаимозаменяемы и не сводимы к одной. Перед человеком стоит трагический выбор.
Другой, антибольшевистской альтернативой буржуазной сделке является бисмарковская сделка, провозглашенная в 1881 г. и торжествующая после 1889 г., первого года существования пенсий по старости в Германской империи. Схема Бисмарка по переманиванию у своих врагов, т.е. у будущих большевиков-сдельщиков и вообще у левых, - это и есть истоки современного социального государства. (Александр Герцен в 1855 г., говоря о "богадельне реакции", вероятно, имел в виду благотворительных предшественников таких консервативных обходов политики рабочих). В Великобритании его триумф датируется учреждением в 1911 г. обязательного страхования по безработице (которое Бисмарк планировал, но не смог заставить Рейхстаг отнестись к нему серьезно), а более основательно - докладом Бевериджа 1942 года. В Соединенных Штатах Америки она берет свое начало с 1933 года и "Нового курса". Сделка заключается в том, что государство всеобщего благосостояния заменит вам или вашей семье добровольное обеспечение старости, безработицы или медицинского обслуживания, и вы станете воспринимать нынешнее государство как своего благородного и доброжелательного повелителя.
На самом деле "замена на добровольное обеспечение" была значительной, и не только в страховании по безработице. Как утверждает университетский администратор Теренс Кили, так было и с университетами Великобритании, которые до Первой мировой войны были независимы от государства. Только после инфляции войны, а затем послевоенных налогов, утверждает Кили, частные взносы в британские университеты иссякли. Стал распространен клич: "Я отдал в контору", т.е. "Я заплатил за университеты государственными налогами и поэтому не хочу делать частные взносы". Это замечание Кили позволяет понять, почему континентальные университеты, финансируемые государством, с момента своего основания получали так мало помощи от миллионеров или выпускников, в отличие от Японии или США с их частными университетами, а теперь еще и частными фондами даже для государственных университетов. После 1919 г. университеты в Великобритании "все больше понимались как государственная обязанность", как это всегда было во Франции, Германии и Италии.¹⁶