Мандевиль подчеркивал, что человек с противоположным, предприимчивым нравом, человек стремящийся или, по крайней мере, возбужденный, человек действия, сталкивается с "множеством сильных искушений отступить от правил строгой добродетели, которые почти никогда не встречаются на пути другого"."Небольшая скупость побуждает его стремиться к своей цели с рвением и усердием: мелкие угрызения совести ему не помеха - там, где искренность не поможет, он прибегает к хитрости"¹⁶. Но смысл Мандевиля, который все чаще стал звучать в XVII - начале XVIII века, заключается в том, что такое усердие обогащает и облагораживает нацию. "Богатство и власть, слава и мирское величие... [не достижимы] без скупости, пышности, гордости, зависти, честолюбия и других пороков"¹⁷ Вы признаете, что хотите богатства и власти. Так перестаньте критиковать его источники: "Таким образом, порок взрастил изобретательность, / Которая, соединившись со временем и промышленностью, / Довела удобства жизни, / Ее истинное наслаждение, удобства, легкость, / До такой высоты, что самые бедные / Жили лучше, чем богатые прежде". "Так каждая часть была полна порока, / Но вся масса - рай". Он сильно ошибался - экономический рай зависит от этики, а не от порока. Но вы видите его цель - обесценить святую, аристократическую или политическую жизнь в пользу буржуазии.
Мокир, как я уже отмечал, называет коммерческий поворот третьим проектом французских философов и шотландских импровизаторов, по его выражению, "промышленным просвещением"²⁰ Я бы скорее назвал его буржуазной переоценкой. Но мы с Мокиром, представители идейного движения в экономической истории, не расходимся во мнении о его важности. И уж точно не считаем, что ее нужно трактовать как "полную пороков". Историк Рой Портер говорит о том, что старый вопрос "Как мне спастись?" (к которому можно было бы добавить "Как мне облагородиться?") уступил место новому вопросу "Как мне быть счастливым здесь, внизу?"²¹ Изменились вопросы, изменилась и риторика ответов. "Вытеснение кальвинизма, - пишет Портер о нетерпимом и отрицающем мир реформатском христианстве, которое еще в 1706 г. на памяти живых удерживало власть среди голландцев, швейцарцев, шотландцев, англичан и жителей Новой Англии, - уверенностью в космическом благодеянии благословило стремление к счастью, и с этой целью британцы начали эксплуатировать торговое общество. . . . Человеческая природа не была испорчена грехопадением; желание было желанным"²² Вспомните проповедников широкой церкви в Англии в 1690-х годах.
В романе Филдинга "Том Джонс" (1749) абсурдные фигуры философа Сквера и священнослужителя Твакума олицетворяют спор между природой и откровением: "Сквер считал человеческую природу совершенством всех добродетелей, а порок - отклонением от нашей природы, подобно уродству тела. Твакум, напротив, утверждал, что человеческий разум, начиная с грехопадения, есть не что иное, как вместилище беззакония, пока не будет очищен и искуплен благодатью".²³ Этот же спор был повторен в более жесткой цензуре во Франции, например, в частном дополнении Дидро к "Путешествию Бугенвиля" (1772; опубликовано только в благополучно революционном 1796 году). Мнимый таитянский мудрец Ойру, предложивший французскому священнику свою жену и дочерей для его удовольствий, на отказ священника отвечает: "Я не знаю, что это за штука, которую вы называете "религией", но я могу иметь о ней только низкое мнение, потому что она запрещает вам получать невинное удовольствие, к которому природа, владычица всех нас, приглашает каждого"²⁴ Сравните философию удовольствия короля Карла.
Во времена буржуазного сдвига в этической риторике, за несколько десятилетий до Дидро, странствующее дитя пуритан Бенджамин Франклин восклицал: "Меня удивляет, что люди, называющие себя христианами. . должны говорить, что Бог, обладающий бесконечными совершенствами, сделал бы нашим долгом что-либо, что не имеет естественной тенденции к нашему счастью; а если к счастью, то это соответствует нашей природе, поскольку желание счастья - это естественный принцип, которым наделено все человечество".²⁵ Вспомните Джонсона в 1770-х гг. о безвредности получения денег. К 1776 г., за несколько дней до того, как Джефферсон подготовил проект Декларации независимости (которую Франклин помог переработать), Джордж Мейсон в Декларации прав Вирджинии от 15 мая написал, "что все люди от природы одинаково свободны и независимы и имеют определенные неотъемлемые права, ... а именно: пользоваться жизнью и свободой, иметь средства для приобретения и обладания собственностью, стремиться к счастью и безопасности и добиваться их". Закон Божий был заменен естественными правами (правами на жизнь, свободу и стремление к счастью, если перефразировать фразу Мейсона - сама идея, стандарт левеллеров, была к тому времени более чем столетней давности).²⁶ Переговоренные права - заключение сделок и, в конце концов, голосование - заменили данные Богом законы социального положения, сначала в виде громких деклараций, а в конце концов и на деле.
Если воспользоваться старомодным, но все еще полезным словарем, придуманным в 1861 г. Генри Мэном, северо-запад Европы, и в частности Великобритания, превратился из общества статуса в общество договора, во всяком случае, в его теории о самом себе.²⁷ Таким образом, в современном законе о гражданских правах, касающемся общественного жилья, как только вы открываете бизнес, заключающий платные контракты, вы лишаетесь возможности дискриминировать по расовому статусу, полу, аффективным предпочтениям или другим признакам. Как писал Джонсон о западных островах Шотландии, "деньги сбивают с толку подчинение, подавляя различия по рангу и рождению".²⁸ Историк Кристофер Бейли высказал аналогичную мысль о сбивающей с толку силе денежной связи в исламском мире во времена Джонсона.²⁹ В северо-западной Европе наследование уступило место самосозиданию - опять же, по крайней мере, в теории. О честном изобретении и обнадеживающей революции стали говорить так, как о них редко говорили раньше. А семь главных добродетелей языческой и христианской Европы были переработаны в буржуазные. Короче говоря, волна гаджетов, материальных и политических, возникла из буржуазного этического и риторического цунами около 1700 г. в Северном море.
Часть 7. Нигде до этого в широком масштабе не чествовали буржуа и других простолюдинов
Глава 45. Разговор был враждебным по отношению к
Betterment
Оскар Чикито, недавний выпускник либерального Университета Франсиско Маррокина в Гватемале, рассказывает свою историю. Родившийся в глуши майя, в пять лет отец сказал ему: "Пора работать. Школа - это для лентяев, которые не хотят работать". В течение нескольких лет мальчик работал в поле рядом с отцом, подтверждая свою принадлежность к бедным, но трудолюбивым людям, а значит, в понимании отца, к почетным крестьянам, настоящим мужчинам. (Отец Авраама Линкольна тоже посмеивался над тем, что его сын читает Библию и "Прогресс Пилигрима", избегая настоящей работы). Когда Оскару было восемь лет, его мать, наконец, уговорила отца отдать мальчика в школу, где он преуспел, став редким майя, окончившим университет. (С таким же стремлением, без университетского или вообще школьного образования, железнодорожник стал автором Первой и Второй инаугураций и Геттисбергского послания). Сколько детей, которых сама бедность ограничивает в повторении жизни своих родителей, чтобы подтвердить их самобытность и достоинство? Такая психология самооправдания и самоограничения, в конце концов, действует и на богатых - мы богаты и привилегированы: не надо стремиться, не надо читать книги или получать ученую степень, продолжайте сезон в Каннах.