Жесткость была в основном не материальной. Она была идеологической и риторической. Так, по крайней мере, утверждают некоторые историки и социологи, и даже некоторые экономисты - Адам Смит, Джон Стюарт Милль, Йозеф Шумпетер, Альберт Хиршман и др. Современный мир, как понимают многие историки экономики, был создан не торговлей, не империей и не эксплуатацией периферии. Это была именно периферия. Патрик О'Брайен подсчитал, что даже в 1790 г. только 4% европейской продукции шло на экспорт, а в 1590 г. этот показатель был бы гораздо меньше.⁴ Империализм был обычным делом в Афинской, Сунской, Могольской или Испанской империях, но эти империи, которые тоже были торговыми империями, не создали современный мир. Его создателем не была и классовая борьба, хотя Маркс и Энгельс мудро подчеркивали ведущую роль буржуазии.
Но и Великое обогащение не произошло от того двигателя накопления, который анализировали марксистские и самуэльсоновские экономисты. Эти анализы достойны того, чтобы их иметь, поскольку в своей научной области они немного раскрывают - и своими недостатками они также показывают, как много в жизни человека зависит от идей и риторики. Некоторые современные экономисты-марксисты, например, утверждают, что улучшение Великого Обогащения произошло в результате циничной борьбы за власть на рабочем месте, и что ткацкие станки с паровым приводом и тому подобное - это всего лишь изобретение боссов, чтобы разбить прото-объединения и дисциплинировать рабочую силу.⁵ В этом что-то есть. Но не очень много. А современные экономисты-самуэльсонисты говорят, что обогащение произошло благодаря разумному разделению труда, или накоплению капитала, или росту отдачи от масштаба, или расширению международной торговли, или снижению транзакционных издержек, или мальтузианскому давлению на поведение. Во всем этом тоже есть что-то. Но не много. Ограниченность аргументов марксистов и самуэльсонианцев, основанных только на благоразумии, показывает, насколько важны другие добродетели, помимо благоразумия. В кратком изложении для экономистов: То, что произошло в промышленной революции 1750-1860 гг. и особенно в Великом обогащении после 1800 или 1848 г., было в основном делом рук не Карла Маркса и не Пола Самуэльсона, а Смита и Милля, Шумпетера и Хиршмана. И в качестве резюме для всех остальных: не материя, в основном, а идеи.
Создателями современного мира компьютеров и замороженной пиццы стали новые идеи в области машин и организаций - в особенности те, которые появились в XVIII веке и позже, такие как прялка, страховая компания и автобан, а также новые идеи в области политики и общества, такие как американская конституция и британский средний класс. Новые идеи возникли в какой-то скромной степени из материальных причин, таких как инвестиции в образование и разделение труда, и даже из любимых самуэльсоновскими "теоретиками роста" в современной экономике - экономии на масштабах и инвестиций в человеческий капитал, переименованных в тезис о том, что ничто не приносит успеха так, как успех. Все верно. Но передовые достижения XVIII и XIX веков в Европе и ее филиалах возникли главным образом благодаря изменению того, что Смит в 1759 году назвал "моральными чувствами". Уникальный либерализм стал тем, что освободило улучшение положения равных, начиная с Голландии в 1585 г., а столетием позже - в Англии и Новой Англии. Улучшение в значительной степени было вызвано изменением этической риторики экономики, особенно в отношении буржуазии и ее проектов.
Как видим, слово "буржуа" не обязательно должно означать то, что под ним понимают консерваторы и прогрессисты, а именно: "обладающий основательно испорченным человеческим духом". Типичный буржуа рассматривался романтиком-консерватором Томасом Карлайлом в 1843 г. как атеист с "омертвевшей душой, пропитанной грубым идолопоклонством чувства, для которого попасть в ад равносильно тому, чтобы не делать денег"⁶.С другой стороны, влиятельный левый историк США Чарльз Селлерс в 1996 г. рассматривал новое уважение к буржуазии в Америке как чуму, которая в период с 1815 по 1846 г. "приковала товарное человечество к неустанным конкурентным усилиям и отравила более аффективные и альтруистические отношения социального воспроизводства, которые для большинства людей перевешивают материальное накопление"⁷."Однако, вопреки мнению Карлайла и Селлерса, буржуазная жизнь на самом деле в основном кооперативна и альтруистична, а когда она конкурентна, это хорошо для самых бедных среди нас. Мы должны иметь ее больше. Я присоединяюсь к мнению философа Ричарда Рорти, который считает себя "постмодернистским буржуазным либералом"⁸.
Это, однако, не означает, что нужно любить порок жадности или считать, что жадности достаточно для экономической этики. Подобная макиавеллистская и мандевилевская теория подорвала этическое мышление буржуазной эпохи. Особенно сильно это проявилось в последние три десятилетия в таких тусовках умников, как Уолл-стрит или экономический факультет. Благоразумие - великая добродетель среди семи главных добродетелей. Но жадность - это грех только благоразумия, т.е. признанная добродетель благоразумия, когда она не уравновешивается остальными шестью, становится пороком. Это центральная мысль Макклоски, "Буржуазные добродетели", 2006 г., или, скажем, Смита, "Теория нравственных чувств", 1759 г. (настолько оригинален и современен Макклоски).
Буржуазная эпоха также не привела к отравлению добродетелей. В недавнем сборнике мини-эссе на вопрос "Разрушает ли свободный рынок моральные качества?" Майкл Уолцер ответил: "Конечно, да". Майкл Уолцер ответил: "Конечно, да". Но затем он мудро добавляет, что любая социальная система разъедает ту или иную добродетель. (Сравните, Монтескье в 1748 г. отмечал: "Торговые законы, можно сказать, улучшают нравы по той же причине, что и разрушают их. Они развращают самые чистые нравы". На это жаловался Платон; и мы каждый день видим, что они отшлифовывают и облагораживают самые варварские"⁹ И то, и другое, хотя насчет "самых чистых" у меня есть некоторые сомнения). То, что буржуазная эпоха, безусловно, склонила людей к мысли о том, что жадность - это хорошо, - пишет Уолцер, - само по себе не является аргументом против свободного рынка. Подумайте о том, как демократическая политика также разрушает моральный облик. Конкуренция за политическую власть оказывает на людей огромное давление... заставляя их выкрикивать ложь на публичных собраниях, давать обещания, которые они не могут выполнить"¹⁰. Или подумайте о том, как даже мягкий социализм оказывает на людей огромное давление, заставляя их совершать грехи зависти, или жадности, или насилия, или экологической неосмотрительности. Или подумайте о том, как предполагаемые аффективные и альтруистические отношения социального воспроизводства в Америке до предполагаемой коммерческой революции заставляли людей во всем слушаться своих мужей и вешать надоедливых квакеров и анабаптистов.