Но знания - в отличие от большинства земных сокровищ - имеют шанс накапливаться веками, что и поняли, наконец, некоторые экономисты, такие как Пол Ромер, после того как экономисты пытались и пытались сделать героем современности рутинное накопление физического или человеческого капитала, а не таинственные пути человеческого творчества.⁷ Но затем Ромер перевел историю обратно в рутинное накопление капитала идей, которые могли бы возникнуть в любом большом городе, от Ура до Стамбула, но не возникли. Как заметил историк экономики Маартен Прак, "мы никогда не должны забывать, что в досовременную эпоху в китайских городах проживало, возможно, до половины всего городского населения мира"⁸ Почему бы китайскому Великому обогащению не возникнуть?
Новая форма "капитализма", постепенно выходящая из тумана после 1600 г. и восторжествовавшая к 1848 г., также не была новой алчностью. Многие люди до сих пор так считают, и это повторяется в обличениях современных банкиров. Но мы с Максом Вебером оспариваем это убеждение: "Представление о том, что наш рационалистический и капиталистический век, - писал он, - характеризуется более сильным экономическим интересом, чем другие периоды, является ребячеством".⁹ Пресловутый голод на золото,
импульс к приобретению, стремление к наживе, к деньгам, к как можно большему количеству денег, сам по себе не имеет ничего общего с капитализмом. Этот импульс [жадности] существует и существовал у официантов, врачей, кучеров, художников, проституток, нечестных чиновников, солдат, дворян, крестоносцев, азартных игроков и нищих. Можно сказать, что он был присущ всем видам и состояниям людей во все времена и во всех странах Земли, везде, где есть или была объективная возможность его возникновения."¹⁰
Новинкой после 1600 г. в Голландии и после 1800 г. в Европе в целом стало скопление идей улучшения, проверенных добровольными сделками с покупателями и принесших в результате прибыль, возникающих в уникальном бешеном темпе, поддерживаемом совершенно новой идеологией человеческого равенства. По словам Мэтта Ридли, в результате технологические идеи занялись сексом: "В какой-то момент человеческой истории идеи начали встречаться и спариваться".¹¹ Это произошло около 1800 года. Новинкой стало не накопление капитала, а накопление знаний, защищенных вновь накопленной идеологией буржуазного дела. Ручной топор ахейцев (по сути, скорее нож и даже снаряд, чем топор) оставался неизменным на протяжении более миллиона лет накоплений и использовался даже ранним Homo sapiens, прежде чем он приделал к нему рукоять. Затем его потомки начали шлифовать его, превращая в прекрасные предметы позднего каменного века. Но до тех пор топор был накоплением без всяких улучшений.
Я еще раз повторяю, что уникальность последних двух столетий заключается в гигантском улучшении, а не в рутинном накоплении капитала, которое это улучшение сделало прибыльным. В своих книгах и выступлениях на TED Ридли изображает топор и компьютерную мышь рядом друг с другом. Они поразительно похожи, поскольку оба сконструированы так, чтобы плотно прилегать к человеческой руке. Но один из них - это технология, замороженная на 1,3 млн. лет. Другая - чистое усовершенствование, изобретенное в 1963 году и творчески уничтоженное на наше благо всего через пятьдесят лет, когда на ее место пришли движения руки над внимательным экраном. У кого сейчас есть механическая пишущая машинка? У кого черно-белый телевизор? Где навыки телефонных операторов (350 тыс. человек в США в конце 1940-х гг.), или лифтеров, которые были в каждом высотном здании до 1950-х гг. Такие физические и человеческие накопления капитала ушли, улетели, исчезли как дым. Но совершенствование знаний о том, как делать компьютеры или как понимать спрос и предложение на рабочую силу, осталось. И если мы сейчас не уничтожим его, то буржуазная сделка тоже останется.
За исключением нескольких отдельных голосов, таких как голоса Шумпетера и Мокира, Ника фон Тунцельмана и Уильяма Баумоля, экономисты мало что могут сказать о причинах процветания.¹² Большинство из них продолжают пытаться вернуть процветание в накопление, отбрасывая инновации. Мэтт Ридли обеспокоен "глубоким нежеланием квалифицированных экономистов ... определить, что такое процветание и почему оно произошло с нашим видом".¹³ Возможно, он не отдает должное открытиям историков экономики за последние семьдесят лет и возрождению интереса к исторической экономике за последние двадцать лет среди экономистов, которые в иных случаях были бы исторически нелюбопытны.¹⁴ Однако принудительное укладывание истории в прокрустово ложе накопления капитала действительно равносильно отсутствию любопытства к тому, как процветание зависит от творчества. В 1959 г. либертарианский журналист Джон Чемберлен отметил этот недостаток: "Люди могут жить только творчески", - писал он,
когда сотрудничество - это вопрос свободного выбора, добровольного подхода. . . . Экономисты в целом упускают из виду важность "х" изобретений и "у" технологических инноваций. . . . Темпы и частота возникновения перебоев должны оставаться в значительной степени неизвестной величиной до тех пор, пока экономист не сможет выявить причины изобретения, творчества как такового.¹⁵
Поэтому я предлагаю для описания современного мира не "век капитала (изма)", а "век совершенствования" или аналогичное выражение. В "капитализме" нет ничего автоматического в росте капитала, хотя с 1776 г. и особенно с 1848 г. многие считают, что это так. В частности, большие масштабы финансового накопления имеют мало общего с ним. Только с появлением железных дорог эта часть благосостояния стала сильно зависеть от финансовых рынков. Маленькие или несуществующие кучки, такие как у молодого Джона Д. Рокфеллера или молодого Билла Гейтса, могут расти со скоростью, намного превышающей нормальную, если в то время и в том месте, где наступило благосостояние, которое позволяет и почитает буржуазию, цивилизацию, поклоняющуюся бизнесу. До ее прихода большие кучи финансового капитала, как, например, в Испании, регулярно растрачивались на аристократическое позерство, финансируемое за счет налогов на периферии и сохраняемое местной элитарностью, отгороженной высокими транспортными расходами.¹⁶ Частичные завоевания английского короля Генриха II в Ирландии, которую последующие английские короли редко посещали, использовались для комплектования армий и финансирования войн во Франции, Шотландии и Святых землях.¹⁷ Накопленный финансовый и человеческий капитал изымался или очаровывался за пределами страны: "Миссис Макграт, - сказал сержант, - не хотите ли вы сделать солдата из своего сына Теда?"
В использовании накопленного капитала в "современную капиталистическую" эпоху нет ничего особенного - кроме того, что это произошло именно сейчас, в уважающей бизнес цивилизации. Люди и до 1800 г. использовали финансовый и реальный капитал, если это казалось хорошей идеей, как, например, в Месопотамии ХХ в. до н.э., в сделках, записанных на глине. Прибыль получали, как это было в торговой Афинской империи V века до н.э. "Добровольный подход" в экономических отношениях очень древний, восходящий к покупке бус из раковин и обсидиановых ножей. Торговля не была мелкой и не ограничивалась потреблением богатых. Например, обсидиан, вулканическое стекло, был очень локализован в поставках, но спрос на него был повсеместным: для уборки зерна серпом, а также для других целей использования его исключительно твердых и острых краев. Археолог Стивен Митен рассказывает об обмене бусин из раковин на обсидиан на Ближнем Востоке уже в 6 500 и 9 600 гг. до н.э.¹⁸.