Проверенное торговлей улучшение с 1800 г. произошло, конечно, отчасти благодаря благоразумию и прибыли, которые действительно, если бы не присутствовали другие добродетели, представляли бы собой "рациональность" марксистского или самуэльсоновского экономиста и "жадность" антиэкономиста. Успех эксперимента по почитанию благоразумия поднял престиж исполнительной добродетели. Но улучшение произошло и с другими добродетелями - надеждой, справедливостью, мужеством, любовью, верой и воздержанием - и подняло престиж коммерческих версий этих добродетелей. Такие корпорации, как Merck, UPS, Walt Disney и Lockheed-Martin, к началу 2014 г. из чувства коммерческой справедливости, а не только из инструментального расчета, перестали выделять деньги на гомофобные в то время "Бойскауты Америки". Аналогичным образом, компании Shell Oil и Campbell Soup разрешили в своих планах медицинского обслуживания проведение операций по изменению пола. Некоторые другие компании из списка Fortune 500 не замедлили предоставить возможности для женщин и представителей меньшинств (хм, ну да: в 2014 году менее 5% руководителей компаний из списка S&P 500 составляли женщины, а мужчин с именем "Джон" было больше, чем всех женщин вместе взятых). И так же, как бизнес иногда опережал государство в этической серьезности, так и малый бизнес иногда опережал крупный. Иными словами, бизнесмен в современном мире, вопреки материалистическим взглядам марксистских или самуэльсоновских экономистов и их противников, - это, как правило, не мистер Макс У, максимизирующий свою полезность, не социопатический манипулятор автоматами, называемыми "другими людьми". Напротив, бизнесмен идет с другими, говорит с ними, впутываясь, к добру или к худу, в их истории и метафоры. Какие новости на Риальто?
Во втором томе трилогии, "Буржуазное достоинство", который в очередной раз выдает себя подзаголовком "Почему экономика не может объяснить современный мир", подробно рассматриваются причины накопления капитала, эксплуатации рабочих и другие причины, предлагаемые в материалистических историях британской промышленной революции, и показывается их недостаточная количественная эффективность. Материализм не может объяснить промышленную революцию XVIII века. Тем более он не может объяснить Великое обогащение, последовавшее в XIX веке. Методом остатков книга показывает, что идеи совершенствования, и особенно идеи совершенствования - "буржуазное достоинство", о котором идет речь в заголовке, - а не главным образом материальные интересы, двигали современным миром. Материальные интересы и большинство выражающих их институтов были древними, неизменными и слабыми по силе. Изменилась лишь идеология.
Британская промышленная революция была славным началом. Это заслуга всех. Однако подобные революции, богатые новизной, периодически случались и раньше - в Афинах V века, в Китае XII века Сун или в Италии XV века.¹⁵ Отличием последнего раза стало последующее развитие событий, взрывное Великое обогащение простых людей, возникшее в результате ослабления Великой цепи бытия, которая сковывала большинство людей с момента изобретения сельского хозяйства, удерживая мужчин на ручной работе, а женщин - в браке по расчету. После ослабления и последующего обогащения сын кондуктора мог стать профессором государственного управления в Гарварде, сын портного - профессором права в Йеле, дочь консервативного южного юриста - либеральным профессором права, философии и классики в Чикагском университете.
Почему? Причинами не были (если выбирать из, казалось бы, неисчерпаемого списка материалистических факторов, пропагандируемых тем или иным экономистом или историком экономики) уголь, бережливость, транспорт, высокая заработная плата мужчин, низкая заработная плата женщин и детей, прибавочная стоимость, человеческий капитал, география, железные дороги, институты, инфраструктура, национализм, ускорение развития торговли, позднесредневековый подъем, индивидуализм эпохи Возрождения, Первая дивергенция, Черная смерть, американское серебро, первоначальное накопление капитала, пиратство, империя, евгенические улучшения, математизация небесной механики, техническое образование или совершенствование прав собственности. Подобные условия были обыденными в десятках ведущих организованных обществ Евразии, от Древнего Египта и Китая до Японии времен Токугава и Османской империи, и небезызвестными в Мезоамерике и Андах. Нет: рутиной нельзя объяснить самое странное светское событие в истории человечества, которое началось с буржуазного достоинства в Голландии после 1600 г., собрало свои инструменты для совершенствования в Англии после 1700 г. и ворвалось в северо-западную Европу, а затем и во весь мир после 1800 г.
Возьмем, к примеру, рутину прав собственности, которую подчеркивают экономист Дарон Асемоглу и политолог Джеймс Робинсон в книге "Почему нации терпят крах" (2012). Проблема с их акцентом заключается в том, что в большинстве обществ права собственности всегда соблюдались. Это то, что мы понимаем под "обществом". В Месопотамии за два тысячелетия до нашей эры города обеспечивали права собственности, как и общества древнего Израиля, земель викингов, Китая эпохи Т'анг. Охотники-собиратели и животноводы - бобры первых народов, собиратели растений аборигенов, оленеводы саамов - также обеспечивали соблюдение того или иного института собственности, когда это имело значение и когда это не противоречило другим их этическим убеждениям. Когда обществам не удавалось обеспечить соблюдение прав собственности, соответствующих их этике, они превращались в войны всех против всех.
Что же тогда, спрашивается, было тем особым ингредиентом, который сделал рутинное соблюдение прав собственности, или рутинное строительство каналов, или рутинный выход к морю, или рутинную добычу угля столь нерутинно плодотворными в Великом обогащении? Во втором томе, как показала "Буржуазные добродетели" в прикладной этике и как теперь показывает "Буржуазное равенство" в социальной и интеллектуальной истории, был дан ответ, что особым ингредиентом было изменение в этике, касающееся поведения других людей. Обратите внимание на определение этики - не только индивидуальной, но и "социальной", или "конъектурной", или "Я и Ты", т.е. сформулированных суждений о других. Люди как личности не стали ни лучше, ни хуже - не намного. Но они радикально изменили, в разговоре человечества, отношение к другим людям. То, что стало характерно для северо-западной Европы в XVII-XVIII веках, было не столько новой этикой на уровне индивидуальной ответственности, хотя, возможно, она несколько улучшилась, поощряя и выигрывая от торговли на расстоянии вытянутой руки. Гораздо важнее были изменения на социальном и риторическом уровне: "Ты сделал состояние, торгуя с Востоком. Хорошо". Или: "Этот парень изобрел новый пластиковый вентилятор для охлаждения автомобилей. Хорошо". Иными словами, новая свобода и достоинство простолюдинов были событием социологическим, а не психологическим, и возникли в результате изменения разговора в обществе, а не вначале психологического самонаблюдения индивида. Люди в Голландии, а затем в Англии не вдруг стали бдительно следить за прибылью. Они вдруг стали восхищаться такой бдительностью и перестали называть ее греховной жадностью.
В любом случае, институт, который Асемоглу и Робинсон считают важным, или канал, или школа, или угольная шахта, которые другие считают важными, работает хорошо не только благодаря хорошим официальным правилам игры, которые экономисты-самуэльсонисты называют "стимулами" или "бюджетными линиями". Институт работает, если он работает, в основном благодаря хорошей этике его участников, внутренним мотивам, мощно усиленным этическим мнением людей друг о друге. Типичный человек, как показали тщательные эксперименты на нашем виде и на других человекообразных обезьянах, склонен к возмущению и наказанию (хотя другие животные тоже наказывают), чтобы пристыдить и презирать перебежчиков. Женщина готова наказывать перебежчиков так, что приходится даже жертвовать (от латинского "делать святым") собственной выгодой. У человека есть чувство справедливости (как утверждает приматолог Франс де Вааль, оно есть и у некоторых других животных, хотя и менее развито), чувство должного поведения по отношению к другим людям и особенно в других людях. Они приложат все усилия, чтобы похвалить и вознаградить проявления добродетелей - благоразумия, сдержанности, мужества, справедливости, веры, надежды и любви - и порицать и наказывать соответствующие пороки. Блаженный Адам Смит называл такие вопросы внутренней этики "беспристрастным зрителем" - правда, зрителем, который затем поднимается на сцену, чтобы действовать во имя нравственных чувств и богатства наций.