— А?! Что?! Пасту отнести?! — заплеталась Веро в словах, держась одной рукой за бок, а другой стараясь нащупать опору. Дыхание уже восстанавливалось, но в глазах еще было темно. — Так кричал… Думала, уже никому не спастись.
— Осторожнее, — с досадой бросал помощник шеф-повара Томми, торопливо раскатывая тесто для пиццы, — ты так себе шею сломаешь. И почему опять ты, Веро?! Кроме тебя еще кто-нибудь работает?!
Веро обожала Томми. Он был для нее самой важной птицей ресторана. Он был настоящим пеликаном, птицей-другом, птицей-мозгом, и это проявлялось во всем — в оперении, в телосложении и, что самое ценное, в нравственном отношении. Он был очень добр, подкармливал Веро пармезаном, отказался учить ее курить, а когда все особенно ныли, научил посылать Принчипессу таким шикарным итальянским жестом, что Веро, обрадовавшись, еще долго тренировалась и однажды, показывая всем, как научилась, выкинула руку перед носом изумленного Удава, который открыл дверь на кухню, дабы объявить, что он теперь управляющий, и в неконтролируемом запале послала его так красноречиво, что все вокруг обмерли…
В умственном отношении Томми тоже превосходил своих сородичей. Когда Веро с ним познакомилась, он, как истинный итальянец, мог произнести без акцента только слово «лазанья», и то только во время обеда.
— Давай я тебя русскому научу, а ты меня итальянскому, — предложила как-то Веро и была снисходительна. — Я, конечно, тебе фору дам, ты не бойся. Итальянский — что там учить… Ха! Это не наши семь падежей… С понедельника начнем, да?
— Ой, Томми, давай со следующего понедельника?
— Что-то неохота сегодня. Давай с начала месяца начнем, а?
И вот уже Томми выучил русский, немецкий и начал учить арабский, а Веро все бегала туда-сюда и досадливо морщилась:
— Тьфу ты, карбонара на trentaunо. Томми, я опять перепутала: это тринадцатый или тридцать первый?
…Но тот день новогоднего побоища даже Томми выдерживал с трудом.
— Две пиццы — сорок первый стол! Эти три на десятый. Лазанья готова!!! Веро, готова!!!
— Томми, у меня только две руки!
— Еще пицца! Четыре салата! А-а-а, Веро! Ты знаешь, что твоя подруга Хорошая перепутала заказы, уронила пиццу и отнесла пасту не на тот стол?!
— Суп! Три пасты! Где эти проклятые официанты?! Опять ты, Веро!!!
Где-то у бара ее снова догнала Алессандра.
— Этот день никогда не кончиться. Три полных зала и два с половиной официанта на всех.
— Почему два с половиной? — не поняла Веро.
— Ну, как же?! Ты, я… и половина Хорошей.
— Почему половина? — снова не поняла Веро.
— Потому что ее вторая половина, — разозлилась Алессандра, — витает где-то в облаках, где гости сами за собой тарелки убирают.
— А Принчипесса?
— Рыдает в подсобке. У нее стресс… Не правда ли, самое время поплакать?!
…С Хорошей Веро столкнулась где-то между десятым и тринадцатым столами.
— Веро, у меня тут такое случилось. Ты не поверишь…
Если бы у Веро было время и сигареты (и она бы умела курить), она бы точно закурила, потому что после этих слов можно было спокойно готовиться к худшему.
— …Понимаешь, я взяла заказ на девятнадцатый, засунула его в штаны… и забыла про него напрочь.
…В первый раз Веро встретилась с Хорошей, когда та пришла устраиваться на работу. Это было воскресенье — единственный день, когда Веро завтракала. Солнце радостно светило в окно, посетители с утра не торопились, Принчипесса опаздывала, и никто не мешал выпросить в баре чашечку кофе, сесть подальше и, стараясь не очень накрошить на красно-клетчатую скатерть, сгрызть печенинку, припрятанную накануне. Веро в этот момент особенно замирала, стараясь продлить семь минут безмятежности, сладко представляя, что вдруг наступит чудо, и ей не надо будет следующие двенадцать часов бегать по ресторану с вытаращенными глазами… И вдруг к ней подходит новенькая, по-свойски кладет руку на плечо и, как будто они уже век знакомы, спрашивает:
— А что это у тебя? С молоком, да?
А потом берет ее чашку и отхлебывает ее кофе. Ее кофе! В этот момент Веро почти впала в кому от мыслей, что она сейчас с ней сделает… А пока выходила из комы, ее новая подруга откусила печеньку и по-хозяйски смахнула крошки со стола. После этого не было смысла в долгих реверансах. Томми еще плиту не нагрел, как новенькая уже две тарелки разбила и поднос со стаканами опрокинула.
— Откуда она свалилась? — вопрошал Томми, с шумом хлопая дверцей холодильника, и на его лице было написано неподдельное: «Ну как так можно?! Как?!»