И вот и однажды, похмельным утром, помятый, но бдительный Удав опрокинул две чашки эспрессо и окинул ресторан мрачным взглядом. Что-то неладное чудилось ему в воздухе, какой-то заговор. Удав закурил, поморщился, потушил сигарету. Неспешно слез со стула. Пошатываясь, незаметно прокрался на кухню. Открыл дверь, споткнулся обо что-то мохнатое, взвыл от ужаса, вскочил на табуретку, вспомнил любимую маму…
Потом орал на всех с таким сердцем, такие доводы приводил, что даже Робертино смолчал, отступил к персоналу и закрыл его своей широкой итальянской спиной. Удав еще раз чертыхнулся, слез с табуретки и торжественно пообещал, что всем головы оторвет. Потом направился к Росомахе смертные приговоры подписывать.
После этого Робертино медленно обвел притихший персонал прощальным взглядом. Чуть дольше задержался на Веро и Принчипессе. Принчипесса тогда гордо голову подняла, готовая пойти в бой за свои убеждения. А Веро малодушно голову в плечи втянула, она в бой никогда не ходила. Она обычно в кустах сидела.
«А при чем здесь Веро? — недоуменно скосила она взгляд на свои ботинки, шнурки разглядывая и стараясь не встречаться взглядом с Робертино. — Как что, так сразу Веро! Эту кашу, на минуточку, все заваривали. Каждый как мог себя проявил!»
Она как сейчас тот день помнила. На дворе стоял сентябрь. Дождь лил беспросветно уже третьи сутки, будто бы еще больше старался усилить обострившуюся осеннюю хандру. Веро выскочила из дома без зонта, возвращаться времени уже не было, пошла так. Очень опаздывала, понимала, что надо бы ускориться, а лучше пробежаться, но ноги и без того волочились с трудом. По дороге заглянула в аптеку посмотреть, сколько антидепрессанты стоят. Вышла в немом изумлении.
«Надо же… — подумала она, задрав голову и разглядывая затянувшееся черное небо, — те, кто могут позволить себе купить курс из расчета по две капсулы на четырнадцать дней, напрасно думают, что у них все так плохо».
Но дойдя до ресторана, Веро узнала, что утро может быть куда как хуже.
У ступенек сидел печальный, похожий на мокрого лисенка пес. Он был уже не щенок, а скорее подросток, и хотя с родословной явно были вопросы, но Веро сразу разобралась, что даже через год выше ее колена пес не вырастет. На груди у собаки светлым окрасом выделялось белое, словно у аристократа, жабо, но сейчас оно уныло свесилось, так же как печальные мокрые уши, как несчастный рыжий хвост. Ручейки дождя, не останавливаясь, бежали по его шерсти, скатывались на мостовую, и промокший, озябший пес застыл с выражением полной безнадеги в глазах. Иногда он вдруг вздрагивал, отряхивался и вглядывался в прохожих, словно надеялся кого-то увидеть, но люди спешили, спрятавшись под зонтами, дождь все больше и больше заливал улицу, и пес снова опускал голову, с каждым разом все ниже и ниже.
На его носу повисла огромная, похожая на слезу капля. Заметив, что на него смотрят, пес поднял голову и исподлобья посмотрел в ответ. Капля, сорвавшись с носа, упала на мостовую.
Веро продолжала стоять как зачарованная, не отводя взгляда от собаки, дождь стал еще сильнее, на ее носу тоже повисла капля. Веро подумала, что это полный привет и лучше бы ее с утра пристрелил кто-нибудь.
Ей вдруг припомнилось, что в холодильнике у Робертино были припрятаны котлеты. Сначала они, конечно, были приготовлены для посетителей, но срок годности не бесконечен и ходили упорные слухи, что персонал сегодня кормить будут ими.
Веро, конечно, любила Робертино, но иногда ее так и распирало спросить:
— Серьезно? Это наш обед? А ты сам-то это есть будешь?
«И все же, все же, — размышляла Веро, заходя в ресторан и затылком чувствуя взгляд собаки, — как бы достать ту котлетку».
В подсобке натолкнулась на Принчипессу. Та, мрачно вглядываясь в зеркало, оправляла черную футболку. Веро подумала, что сегодня она особенно похожа на одичалую ворону — ту, что и рада к стае примкнуть, но гордость не позволяет.
— Опаздываешь, — бросила Принчипесса хмуро.
— А ты не опаздываешь? — огрызнулась Веро. — Сама меня на минуту опередила, я твою спину видела, когда ты в ресторан заходила.
Принчипесса не ответила, зашвырнула в угол туфли и, пнув чью-то сумку, хлопнула дверью. Веро вышла следом, по-шпионски огляделась и крадучись направилась в кухню. От хандры не осталось и следа, мысль о котлете удивительным образом придала ее жизни смысл.
Утро на кухне уже было в самом разгаре — звон тарелок, хлопанье крышек, окрики Робертино. Тут вовсю жарили, варили, запекали. Робертино отдавал указания.