— Чеснока мало — больше чистите! Свежую зелень привезли? Почему до сих пор сыр не натерт?! Мяту не трогай! Кто взял мой нож?! Кому руки оторвать?!
Веро неуверенно потопталась на месте — храбрости у нее заметно поубавилось. До холодильника был один прыжок, но Робертино тоже одним ударом наотмашь бил.
«Не пойму, в каком он настроении, — щурилась она. — Попросить? Не попросить? О, Принчипесса! А она что здесь делает? И тоже к холодильнику. Оп! Уступаю… Робертино как раз свой нож нашел».
— Робертино, я котлеты возьму? Что? Что ты смотришь как бешеный, я тебе чек принесла. Я за них заплатила, говорю. Понимаешь, заплатила. Ну и взгляд у тебя. Тебе плохо? Веро, а ты почему не в зале? Мы открываемся.
Еще пару секунд Робертино приходил в себя.
— Что?! — взревел он. — Да как ты смеешь?! Веро! Да как она смеет?! Ты видела?! Своими ручищами в мой холодильник! Без разрешения! Такая наглая… такая… Такая…
— Да, да, да, — закивала Веро, но в душе смутно шевельнулась надежда, — такая дрянь. Я тебе всегда об этом говорила. Но она уже убежала. Робертино! Я тебя прошу, не махай так ножом!
И, подобострастно улыбнувшись, сделала два шага к выходу, почти вывалилась из кухни и помчалась за Принчипессой. Сама себе не верила, перескакивала через ступеньки, боялась все кино пропустить. Очень запыхалась, прибежала к самым титрам, но тоже понравилось. Пес стоял за окном и с блаженством на морде уплетал котлеты. Принчипесса потрепала его по загривку, улыбнулась, став на мгновение даже на человека похожа, и вернулась в ресторан.
— Уже пять минут, как открыться должны, — рыкнула она на застывшую у входа Веро. — Ты чего встала у прохода?! И пятно на скатерти. Почему не поменяли?!
— Да пошла ты, орать с утра, — бросила в ответ Веро… Но как-то с уважением.
…С тех пор пес повадился ходить в ресторан каждый день. Принчипесса показала ему вход у кухни, приказала ждать там и незаметно перевела на трехразовое питание. Назвала Буржуем.
— Имя какое-то дурацкое, — неодобрительно морщилась Веро, глядя, как белое жабо у пса на груди от сытой жизни расправляется, а сам он весь становится круглее и круглее, как колобок в лучшие годы его откормки у бабушки и дедушки.
Как только Принчипесса взяла опеку над Буржуем, Веро вмиг перестала терзаться его судьбой.
Поначалу, как обычно бывает в незнакомом обществе, Буржуй немного стеснялся, присматривался, всем спасибо говорил. Но потом пообвык, обнюхался, выбрал себе вожака. Стал каждый вечер Робертино до помойки провожать.
— Что, опять со мной пойдешь? — усмехался Робертино, вынося вечером тяжелые мешки трудового дня. — Ну, пойдем-пойдем. Только под ногами не путайся.
И Буржуй, очень довольный, семенил рядом, украдкой поглядывая на усталого великана, который, наступив на него случайно, мог запросто его прикончить.
После этого Робертино доставал из кармана что-нибудь вкусное, какую-нибудь особенную сахарную косточку. Буржуй повизгивал от удовольствия, осторожно брал ее из рук и, довольный, убегал куда-то спать. А уже утром поджидал у порога заспанного Томми — тот выходил с чашкой эспрессо, неторопливо закуривал и, небрежно потрепав пса по голове, угощал его ломтиком ветчины.
Так Буржуй стал общим любимцем. Алессандра, Хорошая и Принчипесса охотно делились с ним обедом, кидали мячик и чесали за ушком.
— Что это за клуб любителей Буржуя? — сердито недоумевала Веро.
Сама-то она с ним едой никогда не делилась. Правда, Буржуй подошел к ней однажды, когда она в обед уныло накручивала макароны на вилку. Сев на задние ноги, пес нетерпеливо шевельнул хвостом и по-хозяйски посмотрел в ее тарелку. Веро даже жевать перестала.
— Совсем обалдел?! Это единственный раз в день, когда я ем! Давай-давай, чеши отсюда! Принчипесса придет, вот у нее и попросишь.
Буржуй с первого раза все понял, и к Веро больше не подходил. Но Веро тоже однажды, беспокоясь, что отстала от коллектива, попыталась быть милой — взяла мячик, неловко его покрутила и, пробормотав: «Ну, раз все…», бросила Буржую. Тот даже интерес не стал изображать — смерил Веро таким взглядом, что ей самой неудобно стало.
Но невольно они держали друг друга в поле зрения.
«Да я тебя насквозь вижу, — щурилась Веро, протирая стол у окна, — что ты пялишься? Я знаю, кто вчера сожрал лазанью, которую Томми себе на обед разогрел».
«А я вижу, что ты видишь, — спокойно отвечала собака, почесывая живот, — и я тоже знаю, кто умял в обед три куска пиццы, хотя всем по два полагалось».