Неожиданно прямо над её ухом прогремело два выстрела — и Вика почувствовала, что повисшее на ней тяжёлое тело напряглось и обмякло.
— Эй, Вика-джан, жива? — над ней, улыбаясь, стоял Гоча Махач, в руке его поблескивал неизвестно откуда взявшийся серебристый револьвер. Перевалив в снег труп волчицы, он протянул ей руку, помогая подняться.
В это время Антон, отогнав остатки стаи на безопасное расстояние, сумел подъехать к ним. Кровавый снег был усеян волчьими трупами. Вика, повиснув на своём спасителе, тихонько по-собачьи скулила в воротник. Зелёные огоньки исчезли — волки сочли за лучшее отступить.
— А ты молодец! — Красков одобрительно хлопнул по плечу Махача и помог Вике взобраться в седло. — Вот только откуда у тебя пушка?
— В карты выиграл, — ухмыльнулся Гоча. — На даче, у Агнессы.
— Ну, если в карты… — развёл руками Антон. Да и что тут скажешь? Они поскакали на звуки собачьего лая. Вскоре лес расступился — сквозь метель проглянули тусклые огоньки деревни. Когда проезжали мимо старого тополя на околице, кобыла под Викой вдруг захрапела и шарахнулась. Она глянула — и не сразу поняла, что это свисает с могучих ветвей дерева на гнойно-розовом фоне заката наподобие тёмных длинных плодов.
— Красков! Глянь…
Антону, в отличие от неё, доводилось по службе видеть повешенных.
— Вперёд! Разберёмся на месте… — он решительно пришпорил усталого коня.
ГЛАВА 27
Вот так ночь! Ночь из ночей!
Вечная ночь за могилой.
Град и огонь и мерцанье свечей,
И господь твою душу помилуй!
— Слышь, мать, это у вас что за деревня? — Красков, протянув ноги к печке, достал из планшета рукодельную карту.
— Большие Соловьи, — отвечала сгорбленная старуха, ставя на стол пузатую сковороду с какой-то жарёхой. Гоча опасливо приподнял крышку.
— Не человечина, нет?
— Нет, батюшка, мы не употребляем. Нельзя. Барин узнает — враз выпорет. А на другой раз и повесит. У него насчёт этого строго. Вот маракуевские — те едят… Ну, да там люди вольные.
— Что за чёрт! — Антон поднял лицо от карты. — Нет никаких Соловьёв. Ни Больших, ни средних, никаких.
— Дак раньше-то называлось Стулово, — с печки свесилась косматая голова мужика. — А соседнее село — Плевки. Дальше были Бобок, Среднепальцево. А теперь всё — Соловьи.
— Так. Нашёл Стулово. Слегка на север взяли. Ну, и с чего вдруг стали Соловьи?
— А как Егора Станиславовича барином выбрали, так и стали вокруг одни сплошные Соловьи. Из уважения, значит. Потому, фамилия ему — Соловей.
— Хм… Выбрали, говоришь? Из кого ж вы себе барина выбирали? — тут уже и Вике стало занятно.
— Из него, родимого, и выбирали. При пяти воздержавшихся. За околицей у большого тополя согнали, выпороли для профилактики — а там всеобщим голосованием…
— А на тополе воздержавшиеся висят? — догадался Красков.
— Не, на тополе — это председатель бывший, Раис Максимович Единеев с зятем… Участковый Жмурло… Фермеры Свекловидовы братья… И так ещё городских трое — вроде вас, беженцы.
— За что ж он их?
— Выходит, не угодили. Барин у нас строгий, нравный. Ну, да завтра сами увидите.
— Спасибо, не стоит, — через силу улыбнулась Вика. — Мы только переночуем — и с утра дальше по своим делам.
— Это как вам будет угодно. А только дед Кашпо уже побежал доносить…
— Билять, влипли! — Гоча обречённо тряхнул головой и с ожесточением принялся за жареную картошку. Метель к ночи улеглась, и сквозь окно на них неожиданно уставился, топя в своём потустороннем свете огонёк лучины, мёртвый и круглый глаз луны.
— Слышь, Михайло, однако стреляют!
— А это, Гюзель Карловна, никак Соловей тешится. Надо бы нам в сторону свернуть от греха. Тпру-у! — Коковихин трусливо натянул поводья. Сани, переоборудованные в тачанку, с укреплённым на задке ручным пулемётом Калашникова, замерли посреди леса. Следом за головным экипажем остановилась вся кавалькада. Карательная экспедиция маракуевцев состояла из трёх крестьянских саней и нескольких тихоходных лыжников, вооружённых кто охотничьим карабином, кто трофейным автоматом, кто чем. Коковихин привлёк к преследованию практически всё мужское население родной деревни. Правда, стрелять толком никто не умел — случалось, били из засады беженца или дезертира. Но чтобы поднять такую масштабную облаву — это в первый раз. Видно, задели проезжие за живое почётного пенсионера и депутата. А дело объяснялось просто — мало того, что расплатились неправильными бумажками и облевали зипун. Это бы ещё полбеды. Наутро из красного угла пропала спрятанная за портретом премьера Петина заначка — мешочек с золотыми коронками и отцовской звездой Героя соцтруда. Махач знал, где искать. Что сделаешь — рука сама владыка.