— Кочои не врёт! И никогда не врал! Волной к нам вынесло донну Санту-Марию. Я её сам видел, и даже потрогал.
— За какие места? — не удержался было от сальности местный придурок, однако тут же крепко огрёб по затылку от жены вождя деревни — в траур не шутят.
— Санта-Мария, как предрекли святые предки, явилась из моря на не похожем ни на что судне. И у неё абсолютно белое лицо и тело, — закликушествовал старый шаман. — Один я, Кочои, могу говорить с нею.
— А что, по-английски она никак? — несколько удивился пожилой глуховатый вождь селения.
— Нет. Она немая, — отрезал жулик. — Так что всё общение — через меня. Ибо мне дано знание, и в нём сила.
Так Машка, сама о том не ведая, сделалась культовым персонажем целого государства, хотя и небольшого, но вполне суверенного. К тому же была до кучи объявлена глухонемой. Хотя ведь это тоже дело такое — если рассудить, уж лучше быть немой, чем мёртвой.
ГЛАВА 30
Прохладный вечер. Солнце село,
И мы, своё закончив дело,
Всю ночь танцуем и поём
На славном празднике своём.
— А мы, Коковихин, люди простые, — сощурилась Агнесса. — В мавзолеях не лежали. Так что и тебе совет — будь попроще. А то прям Будённый.
— Да я чего? Я же, как лучше, хотел. Гранатомётом по воротам — и всей ордой на штурм. Три выстрела у меня в запасе. Можно ещё там куда бабахнуть для страху.
— А ты знаешь, какое у них вооружение? Я — нет. Людей только зря положим — а если у него заминировано? А если снайперы? Ты в курсе, что хороший снайпер кладёт в минуту от восьми до двенадцати человек? Я была когда-то не самым плохим стрелком в Чечне — мой рекорд девять бойцов в цепи. Были профи и покруче — слыхал про белые колготки?
Коко сник и почесал в затылке — обилие военных терминов стряхнуло с него спесь, а колготки — те и вовсе добили.
— Тогда что? — обернулся он к Бармалею, до сих пор сосредоточенно жевавшему жирными губами незажжённую сигару. Военный совет в Филях как-то не клеился.
— Может, подкоп подвести под стену? Заложим динамиту, ухнет — мало не покажется, — разродился, наконец, идиотским советом уголовный авторитет.
— Ещё можно соорудить катапульту и обстреливать каменными ядрами, — Агнесса поняла, что с этими воинами каши не сваришь. — Короче, атакуем следующей ночью, прорыв — малой группой. Человек пять-семь. Главное — открыть проход, далее общий штурм. Инструктаж с группой я проведу сама. Пока отбой. С тебя, Коковихин, люди — выбери надёжных. Сам пойдёшь с гранатомётом в арьергарде, будешь прикрывать.
Бармалею, как формально главному, ничего другого не оставалось, как важно кивнуть в знак согласия. Агнесса вышла из палатки и направилась к краю леса. Приложив к глазам бинокль, долго рассматривала объект завтрашнего штурма. Гнездо Соловья мутно светилось в ночи узенькими окнами-бойницами. Бетонный забор, массивные ворота под прикрытием пулемётной вышки. Над воротами на железных кольях — она навела на резкость — ого! Жесть. На кольях торчали припорошённые человеческие головы в гротескных снежных папахах…
— Эх-ма! Ух! Ух! Пляши, душа! Рви баян, Гегечкория! — в Соловье плескалось к вечеру никак не менее литра спирту, но он лихо пустился вприсядку на кривых ногах, размахивая над головой тесаком. Караулы расставлены, пленные определены в подвал, трупы — к свиньям. Теперь банда гуляла в «актовом зале» на втором этаже. Было жарко натоплено, смрадно от пота и перегара — девки в одних чулках и кокошниках взопрели. Спирт все пили из жестяных кружек — стеклянная посуда в резиденции давно перевелась. Окончив сольный танец с саблями под Хачатуряна, Соловей рухнул в кресло, и подбежавшая девица тут же утёрла ему лоб нечистым рушником. Потом поднесла спирту — и, зная привычки барина, ухватила из блюда горсть кислой капусты и принялась кормить его с ладони. Соловей, чавкая, облизал ей пальцы, рыгнул. Обвёл хозяйским взглядом гулянку — всё ли благолепно… Тут заприметил Вику, сжавшуюся в углу дивана.
— Ты! — ткнул в неё указательным пальцем в перстнях. — Чего не пьёшь? Тусовка не по тебе? Гламуру не хватает?
Вика вежливо сделала вид, что отхлебывает из кружки.
— Не придуряйся. Иди сюда! Ща будет тебе гламур.
Она нехотя приблизилась. Соловей рывком опрокинул её себе на колени.
— Пей, стервь, пришибу а то! — дикий барин, схватив бутылку самогона, вставил Вике в рот горлышко и принялся заливать, считая глотки. После шестого её начало судорожно рвать. Помещик отёр с рукава блевоту и спихнул Вику со своих колен на пол.