— Мало! — ревела толпа.
— Будя! — милостиво улыбался граф, — Помидоры вам на что? Генерал Пархатов, ОПГ «Лубянка»… Сто!
— На кол! В прорубь! Свободу Пархатову!
— Овняев, ООО «РПЦ»…
— Шланг в дупло!
От выпитой водки и воплей поротой кодлы народ потихоньку начал заводиться. По знаку графа Григория в толпе принялись шнырять долгоногие красные девицы из эскорт-агентства «Едримая Россия» в трёхцветных колготках и кокошниках, с лотками, полными гнилых овощей. Брали, ясно, с запасом — кто закусить со здорового краешку, а кто и деткам в дом — кремлёвского гостинчика. Каждого пятого эрзац-девушки одаривали к тому же бонусным поцелуем, привнося в действо эротический подвох.
Официальная экзекуция шла, однако, к завершению — граф Скоцкий, приблизив бумагу к лицу, зачитал последнюю фамилию из списка:
— Никифор Черных. Либерал-губернатор… Ну, ему всего-то тридцать резиновых. Несолидно даже, братцы, а? Этакому борову!
— Упс! — в морду Никифору влетел умело пущенный кем-то гнилой томат.
Сквозь красную пелену Нику на секунду померещился в толпе искажённый лик законной супруги Эммы.
— Эта ещё! Сгинь! Чур меня! — он сморгнул ресницами мелко-склизкие помидорные семечки.
— Как бы не чур! Дети твои — чур. Получи!
Далее овощи посыпались таким шквалом, что он уже перестал что-либо соображать, лишь успевая загораживать ладонями глаза. Со сдёрнутыми Алёшей Карапузовым ниже колен штанами бег его с Лобного места напоминал бег в мешках в пионерлагере — следом за Никифором сквозь толпу ломанулись и прочие опальные бояре. Народ расступался, но в основном не из сочувствия, а чтобы было место для размаха — эх, раззудись, плечо! В целом потеха пришлась москвичам по нраву. Злобы не было — так, отвесить напоследок поджопника по голому месту, да пустить гнилой помидор вослед тёмному прошлому.
Вскоре беглецы уже были опомидорены с головы до пят — а государыня всея Руси, поутру взгрустнувшая было с бодунца, уже заливалась задорным хохотом с трибуны мавзолея (впрочем, госпожа кардинал, находясь постоянно при высочайшем теле с безучастным выражением на лице, время от времени озорно щекотала ей лебединым пёрышком в чувствительнейшем месте.)
Но неожиданно во всенародной потехе произошёл пердимонокль. Потеснённая оголтелой толпой, опричная стража мавзолея предпочла куда-то слинять от греха — и заляпанный помидорами Никифор, сам себя не помня, беспрепятственно вломился кабаном в святая святых.
В склепе царил люминесцентный полусумрак. Хрустальный саркофаг с телом национального лидера словно бы парил над чернотой, в которой ему вдруг смутно привиделись какие-то провода… Черных с размаху рухнул на гробовое стекло. И тут случилось самое жуткое, невообразимое. Узко возле носа посаженные рыбьи глаза мёртвого диктатора — раскрылись. Почти полсекунды они пребывали бессмысленными, потом в них зажглась знакомая искорка тяжеловесной чекистской иронии.
— Никифор бля Черных,… — опознал его сквозь стекло мертвец.
— Я самый, Василий Васильевич! Извините за внешний вид! Бунт, беспредел полный. Быдло-с! Вы бы встали, давайте я стекло разобью! — он принялся суетливо оглядываться вокруг в поисках тяжёлого предмета.
— Швайг! — поморщился труп. — Москву просрали. А нагнись-ка сюда ко мне, пониже. Вот так — шепну чего важное, трупное… Будет, как я скажу!
Как его выволакивали крючьями из мавзолея опричники, Никифор уже не помнил — очнулся от холода, под открытым небом, среди нагромождения пищевых отходов и мириада гофрированных пластиковых стаканчиков.
— Где я? — заледеневшая томатная корка от шевеления хрустнула и стала отваливаться от тела по кускам.
— Полигон твёрдых бытовых отходов имени Всеволода большое Дупло, — произнёс склонившийся над ним зловонный бомж.
— Это что — кажись, князь такой языческий? — пролепетал, стуча зубами, Черных.
— Забудь. Князья в Кремле остались. А Всеволод — это я. Добро пожаловать в Русь изначальную. Чернозуб, накинь-ка на неофита пенопропилен, вишь — мёрзнет. Нутром чую — наш клиент.
Черныху влили в рот стакан какой-то едрёной спиртосодержащей жижи и дали сожрать банку просроченного тушёночного суррогата. Он угрелся в своём нелепом коконе возле буржуйки — и захрапел…
— Ларсик, лапонька! Ты довольна? — голос Петры показался государыне что-то не в меру слащав.
— Да ну тебя! — закапризничала Романовская. — Шампанского хочу с водкой! А то помидоры, баклажаны… Отстой! Толстяк без штанов когда к мумии в мавзол ломанулся — я конкретно чуть не серанула. Бычара! Таких мне больше не показывать. В топку!