— Вай! Стойте, да? — сквозь шум мотора раздался сзади плаксивый крик Гочи, — Меня убили.
Гегечкория, спрыгнув, прицелился и дал очередь по освещённому проёму. Бизнюк, матерясь, шмыгнул в хату. Агнесса осмотрела рану. Оказалось — лёгкая царапина на ягодице. Абрек прижёг её коньяком из фляжки, и Махач занял своё заслуженное место на снегоходе — за рулём можно ехать и стоя. Так они двигались всю ночь — Агнесса с Гегечкорией бежали по очереди. К утру оба готовы были рухнуть и грызть снег. Пришлось сделать привал.
— Так мы далеко не уедем, — констатировал абрек. — Нужна нормальная тачка.
— Эй, ара! — крикнул Махач, приставив ладони ко рту, — Где у вас тут ближайший автосалон?
— Тише ты! — зашипела на него Агнесса. Из-за леса, нарастая, приближался шум двигателя.
— Трактор, что ли? — проворчал абрек, залегая в кустах и снимая «калаш» с предохранителя. Все рассредоточились. Вскоре по соседней просеке мимо них пронёсся, мелькая за деревьями, странный драндулет — танк не танк, скорее какой-то навороченный броневик. Агнесса узнала характерные очертания буржуйского вездехода.
— А вот и тачка! Бог — не бог, а кто-то нас услышал!
К бараку лесопилки они добрались по гусеничному следу уже затемно. От костра тянуло каким-то аппетитным варевом, и Агнесса переглотила слюну. Экипаж вездехода, отужинав, укладывался спать — один Красков с пистолетом в руке, не мигая, смотрел в огонь.
«Знакомые всё лица!» — Агнесса нащупала на поясе метательный нож.
ГЛАВА 44
Мы смеёмся, а смерть смеётся внутри нас.
— Слышь, генацвале! — Махача как будто бес под ребро подпихивал, пока они лежали за бараком лесопилки. — Я её убью, ты понял? Завалю срань господню!
— Зачем так говоришь, батоно? — отозвался туповатый, но, по своим понятиям, мудрый и во всё въезжающий Лаврентий. — Агнесса — моя баба. Если Агнессу хочешь трахать — ты меня сперва должен завалить, кацо. Сможешь? Тогда она тебе будет член ласкать. Если будет… — Толстые губы абрека растянулись в самоуверенной усмешке. — Я женщиной не делюсь, ара, даже с братом, учти.
— Вах, ты не понял. Я не её — я Ларисо убью! Я её зарэжу!
— Ларисо какую? Ты…
— Да ту самую, царицу московскую. Ларсик-джан зарэжу. Что — остолбенел, да? Она — моя женщина.
Повисла пауза.
— Слушай, Махач… Ты или лох, или совсем умом плох. За цареубийство знаешь, что бывает?
— Что?
— На кол задницей сажают.
— На чей? — напрягся Гоча.
— Гришки Скоцкого — хотя бы… Мало?
— Глупец ти в барсовой шкуре! — закипятился Шарикадзе, брызгая слюной, — Ларисо миня любит! Я приеду — и сразу царь буду, а этих Гриш всех — на хер с пляжа, слюшай! Миня на кол? Нэ верю! Нэт! Где уже твоя Агнесса? Я замерз и какать хочу.
— Терпи, джигит! — за кустами воцарилось напряжённое молчание. Гегечкория повёл носом.
— А, черт с тобой. Давай, сри — только по-быстрому.
Мороз прихватывал пальцы рук, быстро спустивших ватные штаны до щиколоток. Гоча закряхтел — но неожиданно сам для себя ощутил вдруг потерю времени и пространства, завертелся в воронке и начал проваливаться по тоннелю в невесомость. Удар рукоятью револьвера пришелся ему как раз под основание продолговатого мозга — Максим Стечкин, как и все мы, чему-то учился в этой жизни понемногу…
— Гоча! — заволновался Лаврентий. — Гоча, ты какаешь?
— Тихо, свинья! — ему в затылок упёрся холодный круглый ободок револьверного дула. — Откакался Гоча. — Руки в гору!
Вике не спалось — разлепив глаза, она опять видела тёмный силуэт Краскова, сидящего, скрестив ноги, на фоне потухающего костра. Страх не отпускал — в черноте ночи физически ощутимо таились призраки.
— Антон! Иди ко мне.
— Тебе холодно? — пальцы мужчины легонько погладили её по щеке, и Вика судорожно обвила его шею руками.
— Мне страшно, — прошептала она, доверчиво приникая к нему податливым телом. Поцелуй нашёл твёрдые заветренные губы героя. Красков крепился не долго — обнял её, сперва чуть неловко — тут Вике начало казаться, что привиденья ночи отступают. Дурея от запаха её волос, Антон впился в губы любимой женщины… Дав волю рукам, принялся рвать на ней пуговицы, теряя остатки бдительности. Вика, тихонько застонав, прикрыла глаза.
Это их и спасло — Агнесса была садистом, но в первую очередь — прагматиком. Перерезать горло менту — сучка может успеть завизжать. Лишний кипеш. Она, раздув ноздри, понаблюдала с полминуты за сценой барачной эротики — и тенью скользнула к никем не охраняемому вездеходу.