Прошло какое-то время. Немного успокоившись, он принялся ощупывать жизненное пространство. Ведя осторожно кончиками пальцев по гладкой внутренней поверхности колокола, Гоча отдёрнул руку — пальцы наткнулись на что-то невесомо-пушистое. Снова протянул руку — ничего. Осмелев, достал мобильный и нащупал на нём кнопку фонарика. Луч светодиода выхватил из темноты жалкое, перекошенное от страха личико великой княжны Ларисы Ярославовны Романовской в обрамлении царских соболей. Поняв, что обнаружена, княжна всхлипнула по-собачьи.
— Ларисо?! — голос уркагана мигом обрёл привычно строгую интонацию. — Ты что это тут, от меня тихаришься?
— Гоченька, прости меня, дуру грешную! Я как тебя в приёмной увидала… Мне так стыдно стало — не знала прямо, куда бежать! — упав ему на грудь, Лариска принялась, рыдая, покрывать поцелуями колючие глаза и щёки возлюбленного, суженого-ряженого, единственного и неповторимого — мужчины своей судьбы…
— Убежишь от тебя, как же!
Царь-колокол вошёл в резонанс с ритмичным ёрзаньем двух сплетённых на царской шубе тел - и его низкий вздох разнёсся над притихшим Кремлём.
ГЛАВА 49
Пошлёмте в центр, где битва горяча
Вот этого проныру-ловкача!
— Мне на самом деле очень жаль, поверьте, Грандмастер. Меня связывала с Её преосвященством госпожой Скандалли глубокая личная привязанность, — сэр Борофф пощекотал за ухом своего ушастого любимца и отпил кофе. — Оставил чашку в покое! Это я не вам. Разумеется, нет. Трагическая случайность — взрыв газа. В Москве всё спокойно. Благодаря её беспримерной работе коронация начнётся завтра в 9 утра, пришлите кого-нибудь от Ордена ей на замену. Далее всё по плану. Меня больше волнует положение в Западном полушарии. Что, Удо Цахес с Раулем — обнюхались там своей коки? Война северным штатам должна быть объявлена в срок не позднее трёх суток! Или я ни за что не поручусь… Что? Поняли правильно. Ну, так и работайте, время пошло!
— Сэр, экстренное сообщение! — спавший с лица Израэль застыл перед раскрасневшимся Председателем в полупоклоне.
— Что у вас?
— Китайцы, сэр, больше некому. Это безумие. Долбанули по Большому рифу. Через час и двадцать семь минут цунами смоет побережье Калифорнии. В Йеллоустоуне тоже зафиксирован сейсмический скачок. А это уже, сами понимаете…
— Ну, наконец-то разродились! Вы что — Книгу книг не читали? Содом и Гоморра, мой друг, это не у Пронькиных в конторе. Что у вас вид такой бледный? Родственники за океаном? Мы все в руце Божьей. Известите Комитет трёхсот — общий сбор здесь в бункере, ровно через пять часов. Отговорки не принимаются. Кто не успел, тот опоздал к пирогу. Ступайте. Сейчас, кстати, без трёх минут полночь. — Борофф устало глянул на часы и протянул ладонь, чтобы приласкать Ганнибала — прикосновение к складчатой розовой кожице в куриных пупырышках всегда успокаивало. Но шустрый питомец опять пропал. В последнее время этот слон стал просто неуправляем — шныряет по бункеру, где хочет. Или дружба с герром Питером на него дурно влияет? Ох, маленькие детки — маленькие бедки…
— Израэль!
— Сэр?
— Ничего. Что-то в сердце кольнуло. Принесите, пожалуйста, отвар ромашки. Да, и не могли бы вы, наконец, разыскать Ганнибала, чорт вас побери! Ох, простите. Достал этот гадёныш.
Прочухавшийся Никифор Черных не сразу понял, на каком он свете — на том, или на этом. По всему былому и думам как будто тщательно прошлись моющим средством — не осталось больше ни страхов, ни сожалений. Кругло околпаченные лампы мелькали, слившись перед его глазами в одну сплошную полосу — он плавно с гудящим ускорением и дизельной вонью двигался куда-то по тоннелю. На нём на этот раз было чистое бельё и просторный светлый комбинезон.
— Кто меня там встретит, как меня обнимут… — хриплый разухабистый голос из-за правого плеча как будто подтверждал загробную суть происходящего, и Ник осторожно повернул голову. Всеволод Большое Дупло, развалясь на лавке вагонетки, горланил, аккомпанируя себе маракасами из пивных банок:
— И какие песни мне споють? Здорòво, губерман. Что, проспался? Поле видишь? Сейчас тебя определять станут — приготовься.
— Э… А… Пить! — Черных привстал, и тут же судорожно заглотил обжигающую жидкость из фляги. В голове подурнело, но туловище обрело чувствительность. — Где это мы едем? Куда?