Найдя телефон, она успокоилась и на несколько секунд затихла. Потом вдохнула и выдохнула, словно ей было невыносимо жарко, и наконец, решилась позвонить. Я чувствовал её объяснимую нервозность и страх, но не только за сына, но и за саму себя. Почему-то я решил, что в случившемся она уже обвинила себя, молниеносно выстроив цепочку событий, приведших к этому моменту.
Абонент долго не отвечал, и Вика, скинув сумку на скамейку, рывком встала и вернулась на тротуар, в надежде увидеть вас (то есть, нас, хотя, скорее всего, я её не интересовал — прим. Бус).
Видимо, абонент, как и Вика, тоже не поверил в услышанное, и потребовал повторить.
— Я была на работе! Понимаешь?! На работе! Потому что у нас нет денег! Потому что ты заблокировал все наши карты, и поэтому…! — её голос оборвался резко, из-за напиравшего разъярённого мужского голоса в трубке. — Что ты ещё хочешь знать?! Сделай что-нибудь! Его никто не ищет! — и обвинительный крик перешёл в беспомощный рёв, напугавший Глеба и прохожих.
Глава седьмая
Нас нашли поздним вечером. Как им это удалось, не знаю. Видимо, их так учили, этих людей и собак.
Сначала я услышал лай, короткий, уверенный, даже, радостный, потом мужские голоса. И мой заплывший левый глаз, всё-таки поймал двигающийся высоко по кругу луч света. Женька никак не отреагировал.
Через несколько минут голосов стало больше и вниз на нас уже бил ослепляющий прожектор. Я не видел, как мужчина спустился в колодец, и как осматривал Женьку, но слышал, как он громко крикнул наверх.
— Живой!
Потом он, видимо, стал грузить Женьку на носилки или что-то подобное для подъёма наверх, и зацепил меня, надавив на рёбра, которые зверски болели, и я взвизгнул.
— И ты живой? — радостно удивился спасатель.
Через какое-то время он дал команду и Женьку стали медленно поднимать.
Я знал, что Глеб где-то рядом и ждал, когда услышу его.
— Бус!
Наконец-то настал мой черёд! Конечно, он не услышал моего тихого ответа, и снова позвал.
— Бус! Я сейчас приду! Слышишь?!
Спуститься Глебу, разумеется, не позволили и меня грузил Женькин спаситель.
— Потерпи, Бус, потерпи. Всё будет хорошо.
В тот момент я сильно сожалел, что не умею разговаривать как люди, а сказать хотел многое. Хотя, выразить безмерное счастье, которое я испытывал, всё равно бы не получилось. И моё приветствие, в итоге, получилось жалобным.
Меня подняли наверх. Было много суеты, голосов, света от фар и фонарей, но я терпел и как не хотел, но всё-таки не закрыл тот самый заплывший левый глаз, потому что Глеб просил не делать этого.
— Бусянда, только не сдавайся!
— Бусянда, — только Глеб меня так называл. Не верилось, что он рядом, а грязный и вонючий колодец, в который мы с Женькою умудрились свалиться, остался в прошлом.
По дороге в ветклинику, Глеб успокаивал, уверяя, что я поправлюсь, и всё будет как прежде, но я знал, что уже поздно. И знал, что врач предложит ему облегчить мои страдания. И ещё я знал, что Глеб никогда не согласится на это. И был за это благодарен.
Потом была операция и четыре дня уколов и капельниц. Иногда было больно, иногда совсем ничего не чувствовал, и это меня пугало. Лучше мне не становилось, а умирать я не хотел. Перевозить меня не рекомендовалось, поэтому Глеб приезжал утром и уезжал вечером. Мы были вместе, как всегда.
Глава восьмая
Отворилась дверь, и свет подъездной лампочки, протянулся в прихожую. Вошёл Глеб, медленно, будто вползал, и сел на пуфик, снял и швырнул шляпу и очки куда-то в темноту. Закрыв дверь, он просидел так, не включая свет, минут десять, тихо и неподвижно.
Ему было тяжело. События последних пяти дней перемешивались с воспоминаниями, и давили больно и безжалостно.
Я помню, как меня впервые дали ему подержать. Тогда меня поразило, что он не обрадовался, то есть не улыбнулся мне, как делали другие люди, а как-то насторожено, боязливо погладил пару раз по голове, сказал, что я увесистый шалопай и отдал обратно. Потом спросил, почему меня так назвали. Тренер Николай Андреевич признался, что кличку он, что называется, стащил у своих знакомых, вернее у их собаки, и что она означает, он не знал. И мне и Глебу кличка нравилась — короткая и редкая.
Несколько месяцев со мной возилась волонтёр. Её звали Лиза. Она очень хорошая, и мне было жаль уезжать от неё, но меня ждали тренировки — в зале и на улице, а потом Глеб.