Вскоре после обеда возникла некоторая суматоха: обнаружили, что бродившая у дома пантера утащила овцу. Тотчас организовали отряд преследования; сборы сопровождались лаем собак и спорами, стоит ли ехать верхом, учитывая, что зверь наверняка направился в болота. К отряду присоединились все мужчины, за исключением Сан-Аманта. Он предпочел остаться в библиотеке — сказал, что обнаружил издание «Анекдотов» Прокопиуса и не может оторваться от замечательно рассказанных скандалов о романтическом треугольнике: римский император Юстиниан, императрица Теодора и генерал Белизариус.
Итак, под лай гончих псов, с боевыми криками отряд умчался, и снова наступила тишина. Несколькими часами позже Элиз забрела в библиотеку в поисках чего-нибудь, что помогло бы скоротать время до ужина. Сан-Амант, сидевший в обитом бархатом кресле у окна, при ее появлении поднял глаза, кивнул и продолжал читать. Она бродила вдоль полок, просматривая названия книг, пробегая пальцами по кожаным переплетам с тисненым рисунком. Чувствовалось, что Маделейн следит, чтобы книги содержались в порядке, но все же на некоторых видны были пятна плесени от сырости. Элиз улыбнулась, увидев экземпляр сказок Шарля Перро: Рено и сказки — это казалось несовместимым. Она пропустила томики Расина и Вольтера и выбрала роман контессы Ла Файет.
Элиз уже собиралась уходить, когда Сан-Амант захлопнул книгу и встал, чтобы поставить ее на полку.
— Неужели римские скандалы надоели? — спросила Элиз.
— К несчастью, я уже все прочитал.
— Ну, тогда вы могли бы за чашкой шоколада попотчевать меня подробностями, поскольку я не читаю по-латыни.
— Замечательно, что вы вообще умеете читать.
— Меня в детстве научила мать, а она научилась у своего отца. Дед мой был грамотеем и не желал мириться со всеобщей необразованностью. Позже я училась в монастырской школе — монахини давали нам уроки истории и географии, но главным образом обучали вышивке, домоводству, музыке и смирению.
— Тогда понятно, откуда у вас такая хорошая хозяйственная хватка. — Он прошел вперед и открыл дверь.
— Вижу, вы ходите уже без палки, — заметила Элиз, направляясь вместе с ним в гостиную.
— Да, моему колену уже гораздо лучше.
Элиз положила на стол книгу и, извинившись, отправилась на поиски слуги — попросить принести шоколаду. По дороге она заглянула в комнаты, чтобы пригласить мадам Дусе и Маделейн присоединиться к ним, но их нигде не было. Вернувшись, она сказала:
— Кажется, мы одни. Женщины, должно быть, прилегли вздремнуть.
— Мадам Дусе это пойдет на пользу.
Элиз кивнула:
— Все ее мысли поглощены резней, хотя это, конечно, неудивительно.
— Может, мы все слишком много об этом думаем.
— Вы тоже кого-нибудь потеряли? Вы никогда не говорили…
— Это не то, что вы думаете. И все же… Да, была женщина…
— Ее убили?
— Не знаю, и это самое страшное. Меня там не было. Я не смог туда добраться.
— Понятно.
Сан-Амант криво усмехнулся:
— Сомневаюсь, что вам понятно. Она была замужем за другим.
— Ах, вот как… — помолчав, сказала Элиз. — Любовный треугольник — совсем как в Древнем Риме?
Он пожал плечами:
— Я об этом так никогда не думал. Ситуация, разумеется, совсем иная.
— Вы любили ее?
Сан-Амант медленно кивнул.
— Вам, должно быть, тяжко оттого, что вы ничего не знаете…
— Да, — ответил он и так сильно сжал руки, что у него побелели пальцы. — А главное — она ждала ребенка. Моего ребенка.
— Боже мой!
Что можно было сказать мужчине, когда его любимая женщина, может быть, мертва или в рабстве у дикарей, которые не проявят снисхождения, несмотря на ее положение — положение, когда любая трудность тяжела вдвойне.
Сан-Амант мрачно взглянул на Элиз.
— Но страшнее всего вот что: я обнаружил, что молюсь, чтобы среди сбежавших в Новый Орлеан не было ее мужа. Я молюсь, чтобы он оказался мертв, а она в плену, потому что это означало бы для меня появление хоть маленькой, но надежды.
Принесли шоколад. Когда служанка ушла, Элиз разлила его и поставила одну чашку перед Сан-Амантом. Она неторопливо пила горячий сладкий напиток, не поднимая глаз, чтобы дать ему возможность прийти в себя.
Сан-Амант вдруг так резко вскочил на ноги, что задел свою чашку и выплеснул шоколад на блюдце.
— Простите, мадам Лаффонт, что обременяю вас своими проблемами. Я не должен был об этом говорить. Мне не хочется сейчас шоколаду. Простите.
— Конечно, — совсем тихо ответила Элиз. Когда он был уже у двери, она окликнула его: — Месье Сан-Амант!
— Да, мадам?
— Я… я очень сожалею.
Дверь за ним закрылась. Элиз поставила свою чашку на стол. Наверное, только что услышанное должно было шокировать ее, но почему-то этого не произошло.
Насколько человечнее выглядел Сан-Амант в ее глазах сейчас, когда она знала, что и он
страдает! Страдания мучили их всех: мадам Дусе и ее детей, Генри с его страхом перед будущим и даже Паскаля с его яростью по поводу утраченных товаров и тревогой, что все нужно начинать заново. И, разумеется, ее саму. Все они были разные люди, со своими проблемами, которые каждый по-своему должен был или разрешить, или пережить. Они были одиноки, и все же сознание, что их тревоги и волнения — естественное состояние людей, приносило облегчение.
Элиз взяла со стола книгу, открыла ее на первой странице, но сосредоточиться не могла. Устремив взгляд в пространство, она размышляла, как трудно хорошо узнать и понять людей. Кто смог бы догадаться, что за спокойствием Сан-Аманта скрывается такой секрет? Даже намека никакого не было. Какие же секреты скрывают остальные? Если бы она лучше знала Винсента, если бы ей удалось выяснить, что сделало его таким неистовым и жестоким, — может, им было бы легче жить вместе? Если бы она знала мысли Маделейн, то, наверное, смогла бы ей посочувствовать, смогла бы развеять ее страхи и успокоить — так, чтобы кузина Рено приняла ее. Если бы она посмотрела на мир глазами мадам Дусе, постаралась почувствовать ее горе и страх, то стала бы более терпима к ее бесконечным стенаниям, слезам и тревогам. А если бы она открыла причины сдержанности Рено и постаралась понять его чувства и мысли, то, может быть, смогла бы по-настоящему довериться ему?
В тот момент все это казалось возможным. Однако Элиз понимала, что подобный интерес и внимание к людям требуют много времени и душевных сил. Она не была уверена, что сможет выдержать это, а главное — что этим стоит заняться…
День тянулся медленно. Вернулись мужчины в окружении своры собак и в тучах пыли — без трофеев, но с готовым планом поставить для пантеры капкан с привязанной овцой. Солнце уже садилось, окрашивая низкие облака в лиловые и розовые полосы. Было так тепло, что на реке расквакались лягушки. Влажный ветер с юга шевелил редкие листья на деревьях. Из кухни разносился вкусный запах жарящегося мяса. Элиз вышла на балкон и немного постояла, дыша полной грудью, наслаждаясь разлитым в воздухе безмятежным покоем. В каком же замечательном месте построил Рено свой дом! За последние несколько дней она почти полюбила его за красоту, покой и иллюзорную безопасность уединения.
Она услышала, как где-то хлопнула дверь, и несколько минут спустя увидела, что Пьер и Рено с полотенцами через плечо направились к реке. Ничего удивительного, что у Пьера, так же как и у Рено, купание вошло в привычку: ведь он долго жил среди начезов. Элиз проводила их взглядом — двух сильных, здоровых мужчин с гордой осанкой, перенятой у индейцев. Все их движения были точны, ни одного лишнего. Они негромко разговаривали, сопровождая речь плавными жестами, на которые она обратила внимание еще вчера вечером. Элиз подумала, что это какой-то знаковый язык, и едва ли они осознавали, что пользуются им.
Она уже давно считала всех мужчин, за немногими исключениями, жестокими, властными, ненадежными существами, озабоченными только своим собственным волчьим аппетитом. Они казались ей уродливыми, нескладными, и сейчас она с удивлением обнаружила, что ей доставляет удовольствие наблюдать за этими двумя, шагающими по тропе. В тот момент они выглядели так, будто их коснулся отблеск какого-то героического величия. Внезапно осознав, что мысленно уже раздевает их, она ахнула, подхватила юбки и поспешила в дом.