Элиз долго стояла у открытой двери хижины и смотрела в темноту. Наконец она вышла наружу и отправилась к холму Большого Солнца. Не дойдя до вершины холма, она остановилась. С этого места был виден лагерь чокто — там все еще горели костры, и в их свете взад-вперед сновали маленькие фигурки людей. Что они отмечали? Было ли это празднование взаимного соглашения или же победы над посланниками начезов?
Обуреваемая такими мыслями, Элиз долго всматривалась в темноту, надеясь увидеть Рено. Ночной ветер раздувал ее юбку, трепал волосы. Стало холодно, так что ей пришлось поплотнее закутаться в свой плащ. Над головой светила убывающая луна, она серебрила крыши хижин в поселке, оставляя в тени кривые дорожки между ними. Налево располагались форты начезов, остроконечные концы бревен частоколов были похожи на затупленные копья.
Элиз не знала, сколько так простояла. Через некоторое время она заметила какое-то движение в лагере чокто — несколько человек отделились от костров и направились к спящей деревне начезов. Дойдя до крайней хижины, они рассеялись и пошли потихоньку, почти украдкой. Некоторые из них повернули к холму Большого Солнца.
Элиз с тревогой наблюдала за их передвижением, пока наконец не узнала человека, идущего впереди. Ни секунды не задумываясь, она быстро и уверенно сбежала с холма, плащ развевался у нее за спиной. Смеясь от радости и облегчения, она бросилась в объятия Рено. Он поймал ее, закружил вокруг себя, прижал к груди. Другие мужчины, принадлежавшие к роду Солнца, обошли их, вежливо отвернувшись.
Рено усмехнулся, когда ее холодные груди прижались к его груди:
— Ты так же бесстыдна, как женщины начезов, дорогая!
Элиз сразу поняла, что, отбросив плащ назад, она обнажила грудь. Но она не отпрянула в смущении, а лишь теснее прижалась к нему. Рено поднял ее на руки и, целуя, понес в свою хижину.
Когда он положил ее на скамью и, сбросив одежду, лег рядом, Элиз подумала об Элен, лежавшей в темноте в углу комнаты. Но это не показалось ей препятствием. Она повернулась к Рено, охваченная слепым желанием, и крепко обняла его…
Когда, счастливые и умиротворенные, они лежали в объятиях друг друга, пытаясь успокоить дыхание, раздался резкий и требовательный крик, каким бывает только крик новорожденного.
— Во имя всего святого, что это? — воскликнул Рено, приподнимаясь на локте.
— Младенец, конечно!
— Почему — конечно? Когда я уходил, не было никакого младенца…
— Это младенец Элен.
— Мне следовало бы догадаться, — проворчал Рено. И Элиз замерла.
— Ты не возражаешь, если они немного побудут здесь? У Элен начались схватки, и ей просто некуда было идти. Теперь Рыжая Олениха хочет отнести младенца в лес, как будто девочка неполноценная. Она говорит, что тогда Элен сможет снова работав. Я не могу этого допустить!
Рено приложил ладонь к ее губам.
— Ничего, ничего. Ты можешь пригласить сюда хоть сотню мамаш с младенцами, если тебе это нравится. Этот дом теперь твой.
— Но он был построен для военного вождя!
— Он ждал тебя.
У Элиз в голове совсем перепутались обычаи французов и начезов.
— И все-таки ты должен его защищать…
— Я защищаю тех, кто в нем, а не сам дом. Он для меня имеет значение только как убежище той, что в нем живет.
Вероятно, Элен проснулась и дала ребенку грудь, потому что сердитый плач прекратился, вместо него послышалось довольное чмоканье.
— Ты так добр… — тихо сказала Элиз.
— Потому что я даю тебе то, что принадлежит тебе по праву? Вряд ли.
Элиз подумала, что он говорит сейчас как начез. Но был бы он так же щедр в отношении земель, которыми владел как француз? Маловероятно.
Словно проникнув в ее мысли, Рено продолжал:
— Теперь у меня нет ничего такого, что не было бы и твоим также.
— Но если я откажусь быть твоей женой, все это снова быстро станет твоим.
— Я мог бы доказать тебе обратное, но для этого нужно было бы сначала потерять тебя. А я этого не хочу.
Его холодный тон испугал Элиз. У нее не было никакого желания подвергать сомнению его слова. Да и какое это имело значение, раз Элен позволено остаться?
— Тогда я должна поблагодарить тебя, — сказала она неуверенным тоном. Вместо ответа он притянул ее к себе и поцеловал в губы.
Элен кончила кормить, и они с младенцем уснули, а Элиз с Рено все продолжали разговаривать. Элиз спросила, как прошел визит к чокто, и узнала, что миссия имела успех. У чокто был длинный список требований, но их гораздо больше интересовала материальная сторона, чем месть начезам. Рено считал, что их можно будет достаточно долго сдерживать с помощью небольших уступок, а тем временем закончить строительство фортов. Начезам надо только выдавать им добычу, отнятую у французов, небольшими порциями — несколько тюков шелка, немного инструментов, несколько рабов. Таким образом нападение можно будет оттягивать до бесконечности.
Элиз внимательно слушала Рено, положив голову ему на плечо. Она с облегчением узнала, что не нужно защищать деревню от нашествия чокто, но ее беспокоило и другое.
— А может быть, стоит включить Элен с младенцем и мадам Дусе в число рабов, которые будут переданы чокто?
— Я бы этого не советовал, — сказал Рено серьезно. — Чокто — союзники французов, но это не значит, что они передают им своих пленных при первой же возможности. Гораздо более вероятно, что чокто попробуют получить за них выкуп, а вначале у рабов просто сменятся хозяева. Им придется тяжелее, поскольку чокто сейчас на лагерном положении.
— Тогда как вы будете выбирать?
— Лучше всего было бы послать самых сильных и здоровых, но, возможно, среди француженок будут такие, которые сами захотят уйти. Кто знает, может быть, французы заплатят выкуп сразу же, но я очень удивлюсь, если они прибудут сюда раньше, чем через месяц.
— Тогда зачем чокто пришли так рано?
Рука Элиз лежала на его груди. Она вытянула пальцы и легонько коснулась линий татуировки.
— Затем, чтобы получить часть добычи. Это для них важнее всего. Ошибочно думать, что индейцы относятся к войне так же, как белые.
— А в чем же разница?
— Ну, например, индейцы никогда не нападают на превосходящие силы противника на открытой местности, если позиции врага хорошо укреплены. С их точки зрения, это не храбрость, а глупость: они слишком ценят жизнь, чтобы швыряться ею. Кроме того, военный вождь начезов обязан выплатить семье каждого погибшего воина определенную сумму денег. Это удерживает вождя от бессмысленных атак.
— И тебе, как военному вождю, придется платить за каждого убитого воина?
— Это моя обязанность.
Пальцы Элиз продолжали скользить по татуировке Рено.
— Да, это, конечно, разумный способ ведения войны.
— Только против тех, кто руководствуется такими же принципами.
— О чем ты?
— Как и большинство индейцев, начезы редко убивают женщин и детей. Чего нельзя сказать о европейцах. Были случаи, когда британцы уничтожали целые деревни, и я боюсь, что французы откроют пушечный огонь по фортам, которые мы сейчас строим. Не знаю, как воспримут это начезы. Индеец скорее умрет, чем станет рабом, но он скорее станет рабом, чем позволит убить свою жену и детей.
— Выбор невелик, — вздохнула Элиз.
— Да.
Некоторое время они молчали. Сон не шел к ним. Наконец Элиз сказала:
— Если военному вождю приходится платить за убитых, тогда нет ничего удивительного, что на эту должность выбирают людей из рода Солнца. Никому другому это не под силу.
— Кроме того, вождю никогда не достаются военные трофеи.
— А еще я знаю, что к военному вождю предъявляют и другие, более важные требования.
— Какие? — осведомился Рено, прикоснувшись губами к ее затылку.
— Женские требования.
— Не понимаю.
— Неужели? — спросила она, улыбаясь своим мыслям. — Но ты же выдержал это испытание с такой легкостью!
— Испытание?
— Наверное, мне не надо было тебе этого говорить…