- Пожалуйста! - в его голос закрадывается хрипотца, так нравившаяся мне когда-то.
Но даже если он сейчас упадет и умрет, я не остановлюсь.
Мне кажется, за спиной раздается более тихое «ладно, как хочешь», после чего я получаю болезненный удар в спину, и мы единым комком катимся по земле. Удача отворачивается от меня - я оказываюсь подмятой под тяжелое, учащенно дышащее тело. Он приподнимается на локтях, и я все же смотрю на него, отмечая, как желтое свечение медленно тает в его глазах, открывая глубокий, темно-карий цвет.
Мы уже оказывались в таком вот положении. Когда, дурачась, покатились со склона холма. Тогда я так же оказалась внизу, а он так же нависал надо мной, тяжело дыша. Но тогда мы смеялись. А сейчас в его глазах зияет пустота. Как и в моих.
Я думаю, мы оба предали друг друга.
Но мне кажется, что он - все-таки немного больше.
Снова начинаю шипеть и брыкаться, чем вызываю у него устало-недовольную мину.
- Ты же знаешь, что это бессмысленно, - он тяжело вздыхает и встает, исхитрившись не отпустить при этом меня.
Молча передергиваю плечами. Если поискать, во всем есть доля смысла.
Мы пробираемся обратно сквозь не замеченный на бегу бурелом и кустарник, теперь сосредоточенно цепляющийся за подол.
Лунный свет потоками струится сквозь ветви, над кустами кружатся рои светлячков, а в воздухе витают ароматы цветущих ночных цветов. Я бы оценила прелесть этой ночи по достоинству, если бы была бы в чуточку лучшем положении, чем на волосок от гибели.
По пути он свободной от удерживания наручников рукой заботливо вытаскивает листочки и веточки из моих волос. Своей же спутавшейся гривой лишь тряхнул пару раз еще в начале. Поправляет лямки платья, заставляя вздрогнуть от легкого прикосновения пальцев к обнаженной коже.
Очень хочется спросить, зачем он принял присягу. Что повлияло на него настолько, что он изменил решение всей своей жизни. Неужели мой побег?
Течение времени меняет не только людей. Глупо было бы забыть об этом.
Мы выходим к машине, и я снова оказываюсь брошенной на заднее сидение. Очень хочется заплакать. От безысходности, от боли, от бессилия и бессильной ярости. Но я лишь сжимаю челюсти сильнее и тихо шиплю на снова усевшегося за руль мужчину. Полностью игнорируя меня, он разворачивает машину.
Вот и ответ на вопрос «а смысл брыкаться». Я получаю немного больше времени, так необходимого для спасения.
Я получаю немного больше времени, так необходимого для спасения, перейдя через подземный ручей. И немного вниз по течению, к другому тоннелю (да, в воде растут мерцающие водоросли, позволившие мне увидеть этот самый другой тоннель). Быстрое течение унесло кровь, а лёд подземной воды подарил немного трезвости рассудка. Но вода не может излечить кровопотерю, которая, если даже меня не догонят, сведет меня в могилу. Почему я не регенерирую? Даже замедленно, но раны не затягиваются, и кровь продолжает литься потоком. Что-то не так. Но у меня уже нет сил задумываться над чем-то.
У меня уже нет сил задумываться над чем-то. Машина продолжает ровно шуршать колесами под размеренный тихий рокот мотора. Судя по всему, железо таки разъело кожу и теперь, проникнув в кровь, раскаленной лавой поднимается по предплечьям. Наверное, стоило бы заинтересоваться, допустимо ли это в пределах приказа привести меня домой. Но сознание медленно замирает, пустив все резервы на борьбу с заразой, на попытки унять боль.
На очередном повороте колесо попадает в яму и с моих губ срывается болезненный стон. Через несколько метров автомобиль останавливается, свернув о обочине. На границе слуха я улавливаю, как хлопает водительская дверца, а вскоре меня касается поток свежего ночного воздуха.
- Ну что же ты... - его голос где-то далеко, а воспринимается вообще через слово. - Вот если бы не брыкалась, не дошло бы до такого.
С какой интонацией он это говорит, я не улавливаю. Единственное что меня сейчас волнует, это на миг усилившаяся боль, когда он расстегивает наручники и облегчение, когда они исчезают. Нет, боль не исчезает разом, просто морально становится проще - осознание, что адское жжение больше не будет нарастать.
Он подкладывает мне под голову свернутую куртку, а через некоторое время шуршание шин возобновляется.
Мое сопротивление сломлено. Что я могу в таком состоянии? Только гореть. Мир медленно погружается в темный ватный туман с алыми сполохами.
Мир медленно погружается в темный ватный туман с алыми сполохами. Я... отключаюсь? Нельзя! Нельзя... Мне бы еще немного времени, совсем чуть-чуть, и я... да кому я лгу? Это изначально вело только к смерти. Радует лишь то, что ищейки таки отстали. Сейчас вокруг лишь темнота и тишина. Лишь где-то вдалеке слышен размеренный стук капли о камень. Или это мне тоже чудится?