Когда же спертый, едва пригодный для дыхания воздух подземелий становится немного свежее, я на пару секунд замираю, сосредоточенно принюхиваясь и боясь поверить своему счастью. А потом активизирую все фактически пустые резервы, отправляя все силы на передвижение. Где-то там есть выход. Уже неважно куда.
- Алексириэль? Алексириэль, свет мой, очнись!
Я приоткрываю глаза, встречаясь с мерцающей желтизной.
- Эон...
- Ну же, давай, приди в себя.
В его голосе мольба, а в глазах беспокойство. Я так скучала по нему. Я улыбаюсь и снова засыпаю, но он мягко трясет меня:
- Не отключайся, ты нужна мне, ну же...
Я честно стараюсь сосредоточиться, но его образ плывет, временами угасая совсем. Почему он так обеспокоен?
Знакомые руки охватывают меня, поднимают в попытке поставить на ноги. Мы покачиваемся, едва удержавшись, чтоб не упасть. Он играет? Я снова пытаюсь улыбнуться.
- Давай же, обними меня, - шепчет мужчина, забрасывая мои руки себе на плечи. - Аль, сосредоточься, мне нужна твоя помощь.
Его голос хрипл и кажется совсем севшим.
Я все же сцепливаю руки, обхватывая его шею, и умиротворенно роняю голову на его плечо. Бусины в его волосах отзываются тихим перезвоном.
Неизвестно как он исхитряется перехватить меня под колени и поднять на руки. Мы снова опасно покачиваемся, и именно это еще на пару секунд приводит меня в себя.
- Ты только держись, хорошо? - шепчет он. - Только держись.
Машина подскакивает на выбоине и от запястий расходится волна жжения, заставляя чуть слышно застонать.
- Прости.
Да конечно. Дважды.
Приподнимаю руки, чтобы осмотреть насколько все плохо и замираю.
Запястья перебинтованы и отчетливо пахнут мазями. Я в просторной больничной рубашке. А в машине - стойкий запах крови. И салон другой. Что...
- Мы скоро выедем на шоссе, - обеспокоенно оглянувшись назад, сообщает он. - Там дорога ровнее. Ты потерпи немного, хорошо?
Он снова отворачивается, звякнув бусинами в волосах. Я сосредотачиваю на нем взгляд. Его одежда порвана, измазана в чем-то черном (да что там в «чем-то», сомнений нет - это кровь). А оголенные их-за висящих лохмотьями рукавов запястья охватывают широкие алые шрамы.
Я... совсем ничего не понимаю.
- К... Куда ты везешь меня? - я ужасаюсь собственному хрипящему голосу.
- У меня есть знакомый ангел. Он поможет тебе. Или ты предпочла бы остаться в больнице? - он отвлекается, выполняя сложный, весьма крутой поворот.
Я пытаюсь принять сидячее положение. Почему он увозит меня? Почему он весь в крови, а на руках шрамы? Сколько времени я была без сознания? И что заставило его... откуда это прежнее тепло в его голосе? Доброта и нежность в глазах?
Мужчина перегибается к соседнему сидению, лезет в бардачок, что-то ищет. Бормочет ругательства, останавливает машину и снова лезет в бардачок. Его волосы цвета воронова крыла, доходящие до середины спины, рассыпаются потемневшими от крови неопрятными прядями. Бусины снова издают едва слышный, мелодичный перезвон. Темно-темно-алые, они все же не являются матово черными, как прежде. Я замираю, пораженная осознанием.
Это... не он.
То есть, это - он. Вот сейчас, здесь, это он, настоящий.
- Эон...
- М? - он оборачивается, обеспокоенно глядя на меня мерцающими желтизной глазами и слегка приподняв брови.
Его излюбленный жест.
И я не удерживаюсь. Быстро склоняюсь навстречу и немного заполошно касаюсь его губ своими. Я... я так скучала.
Он отвечает на поцелуй со всей той нежностью, которой мне так не хватало. Едва ощутимо пробежав по моим волосам своим фирменным жестом, мужчина отстраняется:
- Нам нужно ехать. Тебе нужно лечение.
Я покладисто киваю, успокоено прикрыв глаза. Я в безопасности. С ним - хоть на край света.
Но... как я могла так ошибиться? Как... я могла не заметить? Я ведь действительно думала, что он меня предал!
- П... Прости.
- М? - он снова отвлекается от копошения в бардачке и на миг оглядывается на меня. - За что?
- Я... - опускаю голову, не в силах смотреть на него. - Я думала, ты меня предал.