- Похоже, у них в семье: роль взрослого у Яны, - задумчиво произнёс Егор.
***
«Похоже, у них в семье глава - эта школьница», - подумал Комаров. Днём в понедельник, пригласив для беседы потерпевшую и свидетелей по новому делу, следователь с удивлением обнаружил, что ему общаться с десятиклассницей Яной намного проще, чем с её мамой.
Сожительница убиенного гражданина Вялых обладала врождённым кокетством и на всех лиц мужского пола делала стойку, как гончая на дичь. Разговаривать по существу с ней было бы невозможно, если бы не сидящая рядом дочь, изредка касающаяся маминой руки. Так мадам даже прикрикнула на девчонку: «Нечего меня дёргать», - и тут же с улыбкой на лице повернулась к Комарову. А вопрос следователя Яне, почему та не призналась, что убитый являлся сожителем её матери, вызвал взрыв эмоций у последней.
Она, как драматическая актриса заломила руки и прошептала:
- Ты знала и не сказала, ты, - раздался сдавленный всхлип.
Комаров даже растерялся, но девчонка быстро привела родительницу в чувства:
- Мам, тушь потечёт, у тебя сегодня не водостойкая.
И ответила на вопрос:
- Я мертвецов боюсь, поэтому даже не подошла посмотреть. А когда он к костру подходил, я в палатку забиралась за курткой. Ещё подумала, голос знакомый, а потом решила, что показалось.
Девушка смотрела честным, немного наивным взглядом, но Комаров почувствовал, что она сказала неправду. Следователь окинул взглядом хрупкую невысокую фигурку и решил в дебри не углубляться. Не важно, почему девочка обманывает, в подозреваемые не годится - убить она чисто физически не могла. А, может, просто боится, что на неё подумают.
Тут Комаров с содроганием вспомнил утреннее совещание. Таким злым майора Гарича он ещё не видел. Тот потрясал перед подчинёнными свежим номером «Сплетника», скандальной городской газеты, в котором на первой странице была статья о Гламурном маньяке и о попытках внутренних органов это дело скрыть. Статья была подписана Виктором Савельевым. Причём журналист обещал читателям провести независимое расследование. Гарич переключился на Комарова, и следователь узнал о себе много нового. Начальник бушевал около часа. Потом стали говорить по последнему делу. Комаров попросил, чтобы ему в группу дали оперативных уполномоченных Сергея Петрова и Ивана Вересова. Кстати, они должны уже скоро подойти.
- Что вы говорите? - задумавшись, Комаров пропустил реплику мадам.
- О, доблестного следователя что-то заботит? - начала, было, та, но вмешалась Яна:
- Мы можем идти? А то брат во дворе ждёт.
- Да, да, конечно, - Комаров подписал повестки. Когда мать с дочерью вышли, следователь почувствовал, что ему срочно нужно на воздух.
Он даже обогнал своих посетительниц. Около крыльца оперуполномоченные разговаривали с худеньким пацанёнком.
Комаров поздоровался за руку с Петровым и Ваней, протянул руку и мальчишке.
- Антон, - представился тот, пожав руку.
- Антоша, пойдём, - раздалось от крыльца.
Мальчик пошёл к маме с сестрой, но вернулся к полицейским и сказал:
- Дядя Петров, женись на моей маме, а то она опять приведёт какого-нибудь урода, снова будем по соседям ныкаться. Мама у нас красивая, добрая. Только ей это, - Антошка запнулся, а затем старательно воспроизвёл слышанные от кого-то слова: - по жизни с мужиками не везёт.
Трое взрослых мужчин растерялись от слов ребёнка. Первым опомнился Ваня:
- А что это сразу Петров, может, я подойду или следователь?
- Не, вы не подойдёте, - прозвучал серьёзный ответ. - Ты... вы - молодой, а у него, - мальчик показал пальцем на Комарова, - глаза недобрые. Дядя Петров, обещай, что подумаешь. Договорились.
- Договорились, - наконец, смог выговорить нечто членораздельное Сергей. Он смотрел вслед убегающему Антошке. А Комаров долго ещё не мог успокоиться:
- Нет, ну, почему, если с детьми не сюсюкаешь, сразу глаза, видите ли, недобрые.
***
Мамочка! Если бы ты знала, как тяжело далось мне решение оставить в живых эту тварь, не достойную своих детей, не достойную святого имени: Мать. Складывалось всё удачно. Кто-то облегчил мою задачу, вывернув лампочку на первом этаже. Скрипнула дверь подъезда, и эта никчёмная пустышка шагнула навстречу своей смерти. Но внезапная мысль, что если она умрёт, детей разделят и отправят в разные детдома, остановила меня. Рано. Пусть поживёт. Пока. А когда её старшая дочь устроится в жизни и сможет официально опекать брата, настанет мой час. Я подожду.
Глава четвёртая. Романы, романы…
Сознание медленно выбиралось из плена сна. Аллочка обнаружила себя сидящей на кухне, расположившей на столе руки и на них голову, тяжёлую и плохо соображающую. А засыпала, кажется, в постели. Такое случалось и раньше, в ночь полнолуния и ещё неделю после. Этого было достаточно для того, чтобы напугаться. К врачу обратиться не решилась, тем более что, порывшись в сети, Аллочка поняла: это - не совсем лунатизм, или сомнамбулизм. Она могла очнуться, прогуливавшейся по улице, полностью одетой, с сумочкой, в которой лежали кошелёк, ключи и сотовый телефон, а, возвратившись, находила закрытую дверь. Или вот, как сегодня, могла проснуться на кухне или в коридоре. Предыдущий раз накатило в походе. Аллочка помнила, как отошла от костра, как вернулась, а вот промежуток между этими событиями выпал из памяти совершенно. А если это не лунатизм, то... даже подумать страшно...