Мария Семенова, Дмитрий Тедеев
Бусый волк. Берестяная книга
ЛАТГЕРИ
Темное облако как-то неожиданно наползло на луну, и сосновый лес, только что стынувший в прозрачном серебре, превратился в сплошную стену отчетливо зловещего мрака.
Быть может, уцелевшим жителям деревни эта тьма казалась спасительной и благодатной, но Латгери распознал в ней неотвратимо-тяжеловесную поступь гибели.
Чужой мрак шел к нему семиверстными шагами, чтобы растоптать уже окончательно, и он не промахнется…
За первой громадиной-тучей, налетевшей с востока, клубился сомкнутый строй таких же черных великанов, переполненных тяжелым, сокрушительным гневом. Острие этого гнева искало Латгери и должно было рано или поздно его отыскать, но мыслимо ли сразу нашарить в беспорядке свежего бурелома маленькую обреченную жизнь?… Тьме не будет позволено даже на время стать милосердной. Небо вспыхнуло от края до края, разорванное ветвистой огненной молнией.
Латгери не успел зажмуриться и увидел среди туч рыжебородое мужское лицо, застывшее от горя и ярости. Целый миг, показавшийся бесконечным, Небесный Воитель смотрел прямо в глаза мальчишке, распластанному на земле. Латгери успел понять, что вот сейчас просто умрет от непереносимого ужаса, но миг кончился, и на земную твердь обрушился звук удара Божественной Секиры. Чудовищный гром расколол и заполнил собой мироздание, заложил уши, вышиб напрочь способность соображать, бояться, ощущать боль…
Вселенная содрогнулась, и тут же последовала новая вспышка, новый, еще более страшный громовой удар, счастливо прошедший мимо сознания Латгери… — а за ним еще и еще. Стеной хлынул дождь, уже не соленый, исторгнутый продранным брюхом Змееныша, а самый настоящий, теплый и пресный. Бог Грозы несся над ночным лесом, гвоздя удирающего Змееныша своей Огненной Секирой, и каждый такой взмах, должно быть, открывал Ему новые причины для гнева.
Лес, над которым летела облачная колесница, был чудовищно осквернен и изгажен. Злую силу, сотворившую непотребство, отбросила совокупная воля людей и заступницы Луны, последние поганые остатки ее корчились в божественном грозовом пламени… Но там, внизу, по зеленой плоти Земли неровной полосой пролег уродливый след, и его сумеет теперь залечить лишь неторопливое время.
Только вчера здесь высились стройные великаны-сосны, совсем недавно радовали глаз своей красой и величием, задевали кронами облака, о чем-то шептались со звездами… Ныне лесное воинство было вырвано с корнем, медовые стволы — исковерканы и расколоты в щепы, свежая хвоя — смешана с грязью.
Как будто прекрасное женское лицо перечеркнули ударом безжалостного кнута…
Страшно гневался Бог Грозы и люто досадовал, мало не опоздав оборонить свою землю от нежданной беды.
Тучи тяжело ворочались в небе, умывали раненый лес, силились очистить от скверны…
Тугие струи дождя пробудили Латгери от беспамятства. Глаз он больше не раскрывал, но того первоначального страха уже не было. Ну пришиб бы его Небесный Воитель, дальше-то что? Далеко не самое страшное, что с человеком может случиться… Лежа на спине с раскинутыми руками, Латгери ловил ртом небесную влагу. Не потому, что так уж мучился жаждой. Не потому, что от этого питья ему мог быть какой-нибудь прок. Просто открывать и закрывать рот, глотать дождевую воду было единственным, что он теперь мог.
Латгери плоховато помнил, что же с ним стряслось. Кажется, его зацепило, когда венны сумели как-то отпугнуть или одурачить Змееныша и ошалевшее чудище накинулось на своих. Не помогли ни завесы Свирелей, ни спешно воздвигнутые охранные заклинания! Кто мог предвидеть подобное? Латгери, как все, смотрел вверх, в вихрящееся жерло, падавшее им на головы, и, как все, не мог поверить собственным глазам… Зато смог заметить, как лопнула, словно изнутри взорвавшись, крона высоченной сосны. Как мелькнул толстый сук или даже обломок ствола, который швырнуло вниз, именно швырнуло, ибо летел он быстрей всякого падения, только Латгери почему-то успел с тошнотворной окончательностью понять — не просто так летит, а именно к нему… и увернуться, отскочить уже никак не получится… Тяжелый обломок в самом деле настиг Латгери и вроде даже не особенно сильно задел его по загривку… и краем сознания он успел с облегчением отметить ничтожность ушиба: подумаешь, назавтра и не вспомню… только ноги почему-то сразу же подкосились… да не просто подкосились, пусть и удивительно бестолково, а как бы вовсе исчезли… растаяли… сразу и окончательно… Латгери увидел их нелепо раскинутыми и чужими, утратившими ощущение, а дальше была тьма. Та самая, которой не позволили даже на время стать милосердной.
Очнувшись в первый раз, еще до грозы, Латгери сразу вспомнил о беде с ногами и, не теряя самообладания, решил их ощупать…
Оказалось, руки тоже не повиновались ему. Вот когда навалился непроглядный, нерассуждающий ужас, Латгери открыл рот заорать, чтобы хоть так выплеснуть из себя малую толику вселенского страха… Рот смог исторгнуть всего лишь слабенький не то хрип, не то стон. Тогда Латгери рванулся изо всех сил, сумел дернуть еще повиновавшейся ему головой — и опять провалился в беспамятство, на сей раз от боли.
Теперь он лежал очень тихо, глотал дождь и пытался сообразить, что же ему теперь делать. Делать? Вернее, как теперь быть… насколько, собственно, это вообще от него зависело…
Отчасти утешало только одно. Есть боль — значит, есть жизнь. Вот если боль начнет утихать, тогда вправду останется лишь стиснуть зубы и молиться о скором конце. А пока что-то вспыхивает огнем и жжет сотнями раскаленных углей, значит, не исчезла надежда сделать еще усилие и переплавить эту боль в движение и жизнь…
Латгери согласен был вынести любое страдание ради того, чтобы шевельнулся хоть палец, но пока ничего не получалось. В свои неполные тринадцать зим он хорошо знал, что происходит, когда у человека перешиблен хребет. И это знание заставляло его яростно гнать прочь все мысли о раздробленных позвонках и оборванной мозговой жиле. Нет! Латгери не собирался сдаваться. «Я просто сильно зашибся. Сейчас я немного отдохну, соберусь с силами — и встану. Я обязательно встану. Заставлю это глупое тело подняться, и пусть только посмеет ослушаться…»
Он помнил, как ему удалось дернуть головой, и решил повторить это движение, только не столь резко, чтобы снова не провалиться в беспамятство. Собравшись с духом, Латгери напряг мышцы… Разум немедленно залила гасящая сознание боль, но мальчишка был готов к ней и лишь заскрипел зубами от ярости, силясь сдвинуть голову еще хоть на вершок.
Он поворачивал ее влево: он чувствовал, что там, совсем недалеко, находился кто-то живой.
Когда глаза все-таки залила чернота, сквозь которую были бессильны пробиться поредевшие вспышки Небесного Огня, а гул в ушах похоронил даже звуки громовых раскатов, — голова Латгери перекатилась на сторону. «Я смог! Пока совсем немного, но смог! Главное — начало… Я — Латгери… Я не зря ношу это имя…»
Вот только дальнейшие успехи покамест не торопились к нему. Латгери лежал на холодной мокрой земле, раз за разом собирая на вдохе волю в огненный шар. Он сжимал этот шар в плотный жгучий комок и на выдохе пускал его вдоль позвоночника, по рукам и ногам, приказывая ожить, заранее ощущая, как это будет…
Руки и ноги все не оживали. Тело оставалось чужим и мертвым, ниже шеи его как бы даже вообще не существовало. Латгери сумел кое-как повернуть голову, но приподнять ее и посмотреть на себя было за пределами его сил.
И он — нет, не прекратил, а лишь временно отложил! — эту борьбу, решив для начала рассмотреть того, кто тихо сипел и задыхался где-то поблизости.
О да, совсем рядом умирал человек Не просто мучился беспомощностью и болью, как вполне живой Латгери, а именно умирал, в этом никаких сомнений быть не могло. Латгери успел повидать смерть в самых разных ее проявлениях. И он нипочем не ошибся бы, спутав умирающего от ран с просто раненным, даже весьма тяжело. Даже если слышал только дыхание.