Разведя костер неподалеку от замерзшей девушки, Торин принялся обрабатывать ее руку найденным неподалеку в изобилии ацеласом — этот королевский лист был известен не всем и поэтому многие его просто не замечали. Но король гномов, как никто другой, смог однажды проверить на практике целебные свойства этого растения. Ацелас хорошо растирался в руках, и превращаясь в кашицу, которой намазывали рану. Растение втягивало в себя отраву, загрязнения и оскверненную ядом кровь раненного. Спустя несколько минут Торин уже увидел первый результат. Кожа Риан все так же продолжала гореть, но девушка уже не дрожала от холода или от боли.
Однако мокрая, местами потертая, разодранная и почти пришедшая в негодность одежда все еще мешала скорейшему выздоровлению девушки. Ветер, обдувая насквозь вымокший необычный наряд Риан, пробирал до невероятной дрожи. Как будто мало того, что она и так дрожит от боли и даже страха больше никогда не прийти в себя.
Чтобы девушка согрелась, гном решился на совсем отчаянные меры. Он и так растратил несколько драгоценных минут на поиски растения и разведения костра, а потому действовать нужно было незамедлительно. Порвав итак едва целое платье внизу, он принялся расшнуровывать ее тяжелый кожаный корсет. Делая это, Торин чувствовал, как кровь приливает к его лицу, но тут же попытался не позволять себе каких-либо лишних эмоций. С каждым дюймом открывающейся голой кожи, король думал лишь о желании согреть и спасти ее. Думал о том, что зря она ввязалась в поход, а следующие мысли уносили его далеко-далеко. Размышляя о походе, Торин вспомнил Эребор и Смауга, но взгляд волей-неволей возвращался к нежной девичьей коже, открывающейся под его грубыми пальцами.
Остатками оторванной ткани он обвязал раненую руку девушки. Сняв с себя меховой полушубок, который уже высох на ветру и в близости от жаркого огня, он укутал в него тонкий стан отчаянной спасительницы. Лицо девушки к тому моменту заметно порозовело и будто расслабилось. Больше не было видно, что Риан больно. Ее кожа все еще продолжала быть огненной, но Торин надеялся, что к утру девушка полностью излечится, ведь он успел вовремя.
Дабы самому не замерзнуть, когда погаснет костер, король в изгнании пододвинулся ближе к лежащей на остатках своего платья девушке и снова заточил ее в объятья, положив ее голову на свое сильное плечо. Им обоим нужно сохранить тепло, а помимо прочего ему хотелось верить, что после всего случившегося этот его жест обеспечит Риан умиротворение и крепкий сон.
Едва над Буйной взошло солнце, как Торин сразу же открыл глаза. Ласковые лучи уже прогревали остывший за ночь воздух, а недавно потухший костер все еще отдавал свое последнее тепло. Подгорному королю было немного странно, но очень уютно вот так вот лежать и ощущать рядом изгибы по своей сути хрупкого, но в то же время сильного девичьего тела.
«Ощущать, что?» — едва ли не с ужасом подумал он. Окончательно очнувшись от сонного марева, Торин понял, что лежит, уткнувшись в шею обладательницы длинных светло-жемчужных волос. За ночь разметавшись, они лежали несколькими непослушными прядями. Перемешавшись с его темными волосами, служили некой мягкой подушкой. Девушка все еще сладко спала.
Спустя минуту подгорный король понял, что проснулись они не так, как засыпали. Он, зажав в своей сильной руке тонкую фигуру Риан, крепко прижал ее к себе. Тем самым не давал ей возможности отодвинуться. Его ладонь, покоившаяся на талии девушки, ощущала в себе вес спутницы и ее нежную теплую кожу. За ночь расшнурованный корсет покинул свою хозяйку и наверняка сиротливо лежал неподалеку. Ровно, как и его полушубок, укрывавший ее от ночного холода. Теперь большая его часть заменяла ей мягкую и пушистую подушку. И Торину на секунду показалось, что все еще дремлющая Риан, еле заметно качнув головой, будто зарывалась в него носом и сделала более глубокий, чем предыдущий вдох. Словно пыталась вобрать в себя смесь запахов кедра, железа и мускуса, которыми пахло от Торина Дубощита.
Вместе с паникой, овладевшей его разумом, он почувствовал, как горячий и древний инстинкт, похороненный им самим много лет назад, просыпается.
Голос разума кричал ему вскочить и отдалиться от полуобнаженной девушки. Торин безумно хотел разбудить ее. Мысленно умолял Риан не дать ему забыться, однако она, как и разум, его не услышали.
Медленно зарывшись носом в блестящие, светлые и приятно пахнувшие волосы, Торин вдохнул полной грудью, но сделал это почти бесшумно. Его грубые и покрытые мозолями от тяжелых работ и тренировок руки слегка продвинулись по обнаженной коже выше.
Чувствуя ее ровное дыхание и спокойное сердцебиение, Торин на миг зажмурился. Попытка хоть как-то справиться со своей странной тягой к этой упрямой и смелой девчонке провалилась с треском. Его сильная рука заскользила с самого низа ее теплого живота выше. Прикосновения поднялись до ребер. Задержав дыхание, король смело, но нежно продвинулся выше и практически дотронулся до ее груди.
Как Торину в тот момент хотелось коснуться ее атласной кожи выше, обнять крепче и покрыть поцелуями все, что доступно глазам. Но больше всего его пугало не это его вполне объяснимое вожделение, а то, что подобное он, за довольно долгий отрезок времени, испытывал только к ней. К этой все еще на раскрытой для него книге под названием «Риан».
Поборов в себе яростного зверя, очнувшегося после долгой спячки, король лишь спешно отдернул руку подальше. Лишь позволил себе едва-едва прикоснуться губами к шелковистому девичьему плечу, ощутить ее гладкую кожу и будто сводящий с ума приятный запах.
Это все было словно наваждение, проклятие, морок. Необъяснимое даже самому себе. Смущающее и ставящее в тупик чувство. Оно было так похоже на то, что он ощутил, когда увидел закутанную в черное фигурку, стягивающую свой капюшон в душном зале “Гарцующего пони”.
«Великий Ауле! Я схожу с ума. Она никогда не простит меня за это. Никогда больше я не смогу увидеть ее такую: беззащитную, лежащую рядом со мной и полностью доверившуюся странному королю. А когда она уйдет…Она покинет нас… Покинет меня, и заберет с собой сладкий и манящий запах. Оставит после лишь едкую горечь потери и ничего больше».
С трудом собрав свои последние силы, он отстранился от девушки и легонько потряс ее за плечо. Затем не удержался и нежно провел тыльной стороной ладони линию от плеча до локтя, но снова отдернул руку.
─ Риан… ─ чуть склонившись над ушком, тихо позвал он. Приподнявшись на локте, Торин позволил себе еще несколько секунд полюбоваться ее красивыми чертами и поджал губы в попытке сдержать улыбку умиления.
Пробудившаяся ото сна, девушка, оценив в каком положении находится, спешно отодвинулась. Укутавшись в лежащий рядом полушубок, она постаралась прикрыться остатками одежды, а милые черты лица как будто скривились в извинительной гримасе. Вызвана она была ничем иным, как осознанием нелепости и откровенности собственного внешнего вида.
Торин решил, что после всех непотребных мыслей и желаний, что роились в его голове, не посмеет взглянуть ей в глаза. Он поспешил объяснить Риан то, почему она оказалась в таком виде, да еще и рядом с ним. Однако та и слова не сказала против его действий. Она сама понимала, что ей повезло: на пороге смерти рядом с ней находился сильный и отважный Торин; ко всему прочему он знал, как можно излечить ранение орочьей стрелы, а без этого она бы точно уже не дышала бы.
Попросив лишь отвернуться, пока она попробует починить свое платье, девушка умолкла. Спустя какое-то время Риан подошла к нему вновь облаченная в корсет и свои практически не пострадавшие кожаные брюки. Остатками ткани с подола уже бывшего платья она обмотала грудь и сменила повязку с ацеласом, а поверх такой наспех сооруженной одежды накинула одолженный полушубок Торина.
─ Спасибо, Торин, — произнесла наконец Риан, глядя на него искренне благодарным и мягким взглядом, и ожидая какой-либо реакции на свои слова. Собственный голос, зовущий короля по имени, еще несколько раз повторил в ее голове его имя, что отозвалось в юной особе странным волнением.
Торин повернулся к девушке. Не удержав своего любопытства и проклиная собственную силу воли, он все-таки заглянул в ее необычные и словно чарующие глаза. Впервые после стольких приключений их взгляды встретились. Его глубокие карие глаза, увенчанные янтарными крапинками, внимательно осмотрели Риан. После повисшей паузы он впервые назвал ее по имени, но произнес его так, словно пробовал что-то новое на вкус.