Целый месяц друзья провели в праздности, потом вспомнили о своём саде.
Сухое дерево, лежавшее посреди сада, мешало им. Они обтесали его, но работа их утомила. Бувару часто приходилось ходить к кузнецу и отдавать ему в починку инструменты.
Однажды на дороге к Бувару подошёл человек с холщовым мешком за спиной и предложил альманахи, жития святых, образки и, наконец, руководство Франсуа Распайля под заглавием Здоровье.
Эта брошюра так понравилась Бувару, что он написал Барберу, прося прислать ему капитальный труд того же автора. Барберу не только доставил книгу, но и указал в письме аптеку, в которой можно купить упомянутые там лекарства.
Ясность учения пленила друзей. Все болезни происходят от червей. Черви портят зубы, прогрызают лёгкие, раздувают печень, разрушают кишки и вызывают в них урчанье. Камфора — лучшее средство против них. Бувару и Пекюше понравилось это лекарство. Они нюхали камфору, жевали её, раздавали знакомым в виде сигарет, болеутоляющей микстуры и пилюль. Они взялись даже за лечение горбатого ребёнка.
Этого мальчика они встретили как-то на ярмарке. Нищенка, мать ребёнка, приводила его к ним каждый день утром. Друзья натирали ему горб камфорной мазью, на двадцать минут ставили горчичник, затем мягчительный пластырь и угощали своего пациента завтраком, чтобы он не сбежал.
Пекюше, интересовавшийся глистами, заметил как-то на щеке г‑жи Борден странное пятно. Доктор уже давно лечил вдовушку горькими каплями, но пятно, сначала небольшое, как монета в двадцать су, увеличилось; на нём появился розовый ободок. Друзья вызвались лечить г‑жу Борден, и та дала согласие при условии, что смазывание будет делать Бувар. Она подходила к окну, расстёгивала верхние пуговицы лифа и подставляла щёку Бувару, делая ему глазки, что было бы весьма опасно, не присутствуй на сеансе Пекюше. Несмотря на страх, который им внушала ртуть, они давали своей пациентке каломель, правда, в весьма скромных дозах. Месяц спустя г-жа Борден выздоровела.
Она раструбила о чудесном исцелении, и вскоре податной инспектор, секретарь мэрии, сам мэр и все жители Шавиньоля принялись сосать камфору.
Между тем спина горбатого мальчика не становилась прямее. Податной инспектор отказался от папирос с камфорой — они усиливали припадки удушья. Фуро стал ворчать, что от пилюль у него обострился геморрой; у Бувара появилась резь в животе, а у Пекюше — жестокие мигрени. Друзья потеряли веру в Распайля, но тщательно это скрывали, дабы не подорвать своего авторитета.
Теперь они пристрастились к оспопрививанию, научились для практики делать надрезы на капустных листьях и даже приобрели два ланцета.
Вместе с врачом они навещали больных бедняков, затем просматривали медицинские книги.
Симптомы, описанные в этих книгах, нисколько не соответствовали тому, что они только что видели. А с названиями болезней получалась какая-то мешанина латыни, греческого, французского и других языков.
Болезни насчитываются тысячами; классификация Линнея очень удобна с её родами и видами, но как определить вид? Пришлось погрузиться в философию медицины.
Они грезили о жизненном начале Ван Гельмонта, о витализме, броунизме, органицизме; приставали к доктору, отчего бывает золотуха, какой орган поражает прежде всего заразный миазм и как отличить при заболевании причину от следствия.
— Причины и следствия перепутываются, — ответил Вокорбей.
Такое отсутствие логики возмутило их, и они стали посещать больных одни, без врача, проникая в дома под предлогом филантропии.
В нищенских комнатах на грязных тюфяках лежали больные; у одних лица были перекошенные, у других — опухшие, багровые, лимонно-жёлтые или фиолетовые; носы обострились, губы дрожали, слышались стоны, икота, воняло прелой кожей и старым сыром.
Бувар и Пекюше читали рецепты врачей и были весьма удивлены, что успокоительные лекарства применяются иной раз как возбудительные, рвотные — как слабительные, что одно и то же средство дается при различных показаниях, а болезнь при противоположных способах лечения проходит сама собой.
И всё же они давали советы, ободряли больных и даже брали на себя смелость их выслушивать при помощи трубки.
Воображение работало у них без устали. Они написали королю, прося учредить в Кальвадосе учебное заведение для подготовки сиделок и предлагая себя в качестве преподавателей.
Посетили аптекаря в Байе (фалезский фармацевт все ещё был на них в обиде из-за грудной ягоды) и посоветовали ему изготовлять, по примеру древних римлян, pila purgaloria, то есть лекарства в виде шариков, которые постепенно проникают в организм при растирании их руками.
Придя к убеждению, что понижение температуры тела благотворно влияет на воспаление внутренних органов, друзья подвесили к потолочным балкам кресло, посадили в него больную менингитом и стали её раскачивать, но тут вернулся муж и выгнал их вон.
Наконец, невзирая на возмущение священника, они ввели новый способ ставить градусник — в задний проход.
В округе участились случаи брюшного тифа. Бувар заявил, что за это он не берётся. Но тут к ним пришла вся в слезах жена фермера Гуи: её муж болен уже две недели, а г‑н Вокорбей к нему и глаз не кажет.
Пекюше принёс себя в жертву.
Чечевицеобразные пятна на груди, боль в суставах, вздутый живот, ярко-красный язык — налицо были все симптомы тифозной горячки. Вспомнив указание Распайля, что с отменой диеты проходит и лихорадка, Пекюше прописал больному бульон и немного мяса.
Неожиданно пришёл доктор.
Его пациент как раз обедал, поддерживаемый фермершей и Пекюше, с двумя подушками за спиной.
Врач подбежал к кровати и вышвырнул тарелку за окно.
— Это же настоящее убийство! — крикнул он.
— Почему?
— Вы можете вызвать прободение кишок — ведь при тифе воспаляется слизистая оболочка.
— Не всегда!
Тут завязался спор о природе тифа. Пекюше рассматривал болезнь как нечто самостоятельное. Вокорбей ставил её в зависимость от организма больного.
— Вот почему я устраняю всё, что производит раздражающее действие.
— Но диета ослабляет жизненное начало!
— Не болтайте чепухи! Что за жизненное начало? Какое оно? Кто его видел?
Пекюше смешался.
— К тому же, — продолжал врач, — Гуи не хочет есть.
Пациент кивнул головой в ночном колпаке.
— Мало ли что, он нуждается в питании.
— Нет, пульс у него девяносто восемь.
— Какое значение имеет пульс? — Пекюше сослался на авторитеты.
— Оставьте вы свои теории! — заявил доктор.
Пекюше скрестил руки на груди.
— Так, значит, вы эмпирик?
— Отнюдь нет! Но мои наблюдения…
— А если вы плохо наблюдали?
Вокорбей усмотрел в этих словах намёк на случай с лишаем г‑жи Борден; эта история, раздутая вдовой, до сих пор бесила его.
— Прежде всего надо иметь врачебный опыт, практику.
— Люди, совершившие революцию в науке, никогда не практиковали! Взять хотя бы Ван Гельмонта, Бургаве да и самого Брусе!
Вокорбей, не отвечая, наклонился к Гуи и спросил его, повысив голос:
— У кого из нас вы желаете лечиться?
Задремавший было больной увидел разгневанные лица и захныкал.
Жена его тоже не знала, что сказать: один был врачом, а другой, быть может, знает секрет.
— Превосходно! — заявил Вокорбей. — Раз вы колеблетесь между человеком, имеющим диплом…
Пекюше усмехнулся.
— Чему вы смеётесь?
— Диплом не всегда служит доказательством!
Вопрос стоял о заработке доктора, о его правах и авторитете. Вокорбей вспылил:
— Это мы увидим, когда вас привлекут к суду за противозаконное врачевание!
Обратившись к фермерше, он добавил:
— Ваше дело, можете отправить мужа на тот свет с помощью этого господина, но будь я проклят, если когда-нибудь переступлю порог вашего дома.