Все уже разошлись; Бувар и Пекюше разговаривали возле беседки с учителем; в это время из фруктового сада выскочил Марсель; он был без повязки и лепетал:
— Вылечили! Вылечили! Благодетели!
— Хорошо, довольно! Оставь нас в покое!
— Благодетели! Дорогие мои! Чем мне вас отблагодарить?
Пти, сторонник прогресса, считал объяснение доктора низменным, обывательским. Наука — монополия в руках богачей. Она ещё недоступна народу; пора устаревший средневековый анализ заменить широким, непредвзятым синтезом. Истина должна постигаться сердцем. Пти объявил, что он — спирит и указал несколько трудов — несовершенных, конечно, — однако знаменующих собою зарю.
Они выписали эти сочинения.
Спиритизм основывается на утверждении, что роду человеческому свыше предопределено совершенствование. Со временем земля превратится в небо — именно эта сторона доктрины прельщала учителя. Не будучи католической, она восходит к блаженному Августину и св. Людовику. Аллан-Кардек даже опубликовал фрагменты их высказываний, находящиеся на уровне современных воззрений. Доктрина эта жизненна, благотворна и открывает нам, как телескоп, горние миры.
После смерти дух в состоянии экстаза возносится в эти миры. Но порою духи спускаются на нашу планету, и тут они вызывают потрескивание мебели; они присоединяются к нашим развлечениям, наслаждаются красотою природы и чарами искусства.
Между тем многие из нас располагают аромальным хоботком, то есть длинною трубою, которая начинается на затылке и поднимается от волос до самых планет и позволяет нам общаться с духами Сатурна; тела неосязаемые всё же вполне реальны, и между землёю и звёздами происходит беспрестанное общение, движение, обмен.
Тут душа Пекюше озарилась надеждой; ночью Бувар не раз заставал его у окна за созерцанием пространств, пронизанных светом и населённых духами.
Сведенборг совершал грандиозные путешествия. Меньше чем за год он исследовал Венеру, Марс, Сатурн и двадцать три раза — Юпитер. Кроме того, в Лондоне он видел Христа, видел апостола Павла, видел апостола Иоанна, Моисея, а в 1736 году видел даже Страшный суд.
И он описывает нам небо.
Там есть цветы, дворцы, базары и храмы — совсем как у нас.
Ангелы, некогда бывшие людьми, записывают свои мысли на листочках, толкуют о хозяйственных делах или на духовные темы, обязанности священнослужителей возложены там на тех, кто в земной своей жизни чтил Священное писание.
Что же касается ада, то там царит тошнотворное зловоние, стоят жалкие лачуги, всюду кучи нечистот, рытвины, люди в лохмотьях.
Пекюше ломал себе голову над вопросом: что же хорошего в этих откровениях? Бувару они показались бредом полоумного. Все это выходит за грани законов природы! Впрочем, как знать? Они предались размышлениям.
Фокусники могут завораживать толпу; человек с неистовыми страстями способен воодушевлять других; но каким образом воля сама по себе может влиять на инертную материю? Какой-то баварец, говорят, заставляет созревать виноград; Жерве оживил гелиотроп; в Тулузе некто ещё более могущественный разгоняет тучи.
Следует ли предположить, что между нами и внешним миром существует некая промежуточная субстанция? Может быть, именно такой субстанцией и является од — новое невесомое вещество, своего рода электричество? Его излучением могут объясняться отсветы, о которых рассказывают магнетизируемые, блуждающие огоньки на погостах, призрачные видения.
Тогда эти образы уже нельзя считать иллюзией; значит, необыкновенные способности, свойственные одержимым и сходные с даром сомнамбул, имеют под собою физические основы?
Каково бы ни было происхождение этого дара, существует некая сущность, некий таинственный и всеобъемлющий двигатель. Если бы нам удалось завладеть этой сущностью, нам не нужны были бы сила, время. То, на что требуются века, развивалось бы в одну минуту; возможно стало бы любое чудо, и вся вселенная покорялась бы нашей воле.
Это извечное вожделение человеческого ума породило магию. Ценность её, конечно, преувеличили, но всё же это не обман. Знакомые с нею жители восточных стран творят чудеса. Об этом свидетельствуют все путешественники, а в Пале-Руаяле Дюпоте пальцем приводит в движение намагниченную стрелку.
Как стать магом? Сначала эта мысль показалась им безумием, но они всё возвращались к ней, она не давала им покоя, и в конце концов они поддались ей, хоть и делали вид, будто шутят.
Необходимо подготовить себя особым режимом.
Чтобы достигнуть состояния экзальтации, они бодрствовали по ночам, постились, ограничивали в еде также и Жермену, рассчитывая сделать из неё более чуткого медиума. Она отыгрывалась на выпивке и потребляла теперь столько водки, что в конце концов стала запойной пьяницей. Они расхаживали по коридору и не давали ей спать. Их шаги путались у неё с шумом в ушах и воображаемыми голосами, исходившими, как ей казалось, из стен. Однажды утром, отнеся в погреб камбалу, она с ужасом увидела её всю в огне; с того дня ей стало хуже, и в конце концов она решила, что они её сглазили.
В чаянии видений они сжимали друг другу затылок, сшили себе ладанки с белладонной и стали носить магический ларчик — коробочку, из которой торчал гриб, утыканный гвоздями; его надо подвязать на ленточку и носить на груди, у сердца. Всё это не дало никаких результатов; тогда они решили прибегнуть к кругу Дюпоте.
Пекюше отметил углём на полу чёрный кружок, чтобы заключить в нём животных духов, которым должны помогать духи внешней среды; гордый сознанием, что может командовать Буваром, он сказал ему торжественно, как жрец:
— Через этот круг тебе не перешагнуть!
Бувар стал разглядывать кружок. Вскоре сердце у него забилось, в глазах помутнело.
— Ох, довольно!
Он выскочил из круга, чтобы положить конец неизъяснимо гадкому ощущению.
Пекюше, экстаз которого всё усиливался, вздумал вызвать какого-нибудь покойника.
Во времена Директории некий человек, живший на улице Эшикье, показывал желающим жертв террора. Случаи появления призраков неисчислимы. Пусть это только видимость — всё равно! Важно создать её.
Чем ближе нам усопший, тем скорее откликается он на наш зов. У Пекюше не было ни одной семейной реликвии, ни перстня, ни миниатюры, ни волоска, Бувар же имел возможность вызвать своего отца. Но он противился этому замыслу. Пекюше спросил его:
— Чего ты боишься?
— Боюсь? Ничего я не боюсь. Делай как знаешь.
Они подкупили Шамберлана, и тот тайком принёс им череп с кладбища. Портной сшил для них два чёрных балахона с капюшонами, как у монахов. Подвода, прибывшая из Фалеза, доставила им длинный сверток в чехле. Затем они принялись за дело — один, сгорая от нетерпения узнать, что из этого получится, другой — боясь удостовериться в успехе.
Музей был затянут чёрным наподобие катафалка. На столе, придвинутом к стене, под портретом отца Бувара горело три свечи; повыше портрета висел череп. Они даже пристроили свечу внутри черепа, и из глазных впадин струился свет.
Посреди музея, на жаровне, дымился ладан. Бувар держался подальше, а Пекюше, стоя к нему спиной, бросал в камин пригоршни серы.
Прежде чем вызывать мертвеца, нужно испросить согласия чертей. Была пятница, а этот день принадлежит Бехету; к Бехету и следовало прежде всего обратиться. Бувар поклонился направо и налево, склонил голову, воздел руки и начал так:
— Именем Эфаниила, Анацина, Исхироса…
Остальное он забыл.
Пекюше поспешил подсказать ему имена, записанные на листке:
— Исхироса, Атанатоса, Адоная, Садая, Элоя, Мессиаса (перечень был длинный)… заклинаю тебя, избираю тебя, повелеваю тебе, о Бехет!
Затем, понизив голос:
— Где ты, Бехет, Бехет, Бехет, Бехет?
Бувар опустился в кресло; он рад был бы не видеть Бехета, ибо внутренний голос порицал его за эту затею как за святотатство. Где пребывает душа его родителя? Может ли она слышать его? Вдруг он явится?
Шторы медленно шевелились от ветра, дувшего в разбитое окно, свечи бросали на череп и на портрет колышущиеся тени. И череп и портрет подёрнулись коричневато-землистым налётом. Скул коснулась плесень, глаза угасли, зато наверху, проникая сквозь отверстия черепа, светился огонёк. Порою казалось, будто череп занял место портрета, опустился на воротничок сюртука и украсился бакенбардами, а холст, еле держась на гвозде, покачивался и трепетал.