Аббат рассказал ещё более поразительные истории. Некий миссионер видел, как брамины бегут по дороге вниз головой, тибетский Далай-Лама вспарывает себе кишки, чтобы пророчествовать.
— Вы шутите? — бросил доктор.
— Ничуть!
— Подите вы! Что за вздор!
Тут все, отклонившись от вопроса, наперебой принялись рассказывать анекдоты.
— У меня вот, — сказал лавочник, — была собака, которая заболевала всякий раз, когда месяц начинался с пятницы.
— Нас было четырнадцать детей, — подхватил мировой судья. — Я родился четырнадцатого числа, женился четырнадцатого и именинник тоже четырнадцатого. Объясните мне, в чём тут дело?
Бельжамбу не раз снилось число постояльцев, которые на другой день остановятся в его трактире, а Пти рассказал про ужин, на котором Казот предсказал будущее.
Тут вмешался кюре.
— А почему бы не видеть в этом просто…
— Чертей, не так ли? — подсказал Вокорбей.
Вместо ответа кюре кивнул головой.
Мареско вспомнил дельфийскую пифию.
— Там, несомненно, играли роль миазмы.
— Ну вот, уж до миазмов дошли!
— А я вполне допускаю и там флюид, — возразил Бувар.
— Неврозо-астральный, — добавил Пекюше.
— Флюид! Так дайте нам доказательство! Покажите нам его! Да и вообще, уверяю вас, флюиды уже давно вышли из моды!
Вокорбей отошёл подальше, в тень. Все последовали за ним.
— Когда вы говорите ребёнку: «Я волк, я тебя сожру», он воображает, что вы — волк, и пугается; следовательно, это — сновидение, внушённое словами. Точно так же и сомнамбула усваивает те фантазии, которые желают ему внушить. У него сохраняется память, но сам он ничего не воображает, он только подчиняется, и хотя и мнит, что мыслит, а на самом деле испытывает только ощущения. Таким путём можно внушать преступные замыслы, и даже самые добродетельные люди могут оказаться хищниками и невольно стать людоедами.
Все взоры обратились на Бувара и Пекюше. Их наука чревата великою опасностью для общества.
В саду показался писарь Мареско — он размахивал запиской от г‑жи Вокорбей.
Доктор распечатал её, побледнел и, наконец, прочёл следующее:
«Я пришиваю ленты к соломенной шляпке».
Все были так ошеломлены, что никто не рассмеялся.
— Просто совпадение! Это ещё ничего не доказывает.
Магнетизёры стояли с торжествующим видом, а доктор, уходя, сказал им с порога:
— Бросьте вы это! Это опасная забава!
Кюре уходил в сопровождении пономаря и строго выговаривал ему:
— Вы с ума сошли! Без моего разрешения! Занимаетесь делом, запрещённым церковью!
Все уже разошлись; Бувар и Пекюше разговаривали возле беседки с учителем; в это время из фруктового сада выскочил Марсель; он был без повязки и лепетал:
— Вылечили! Вылечили! Благодетели!
— Хорошо, довольно! Оставь нас в покое!
— Благодетели! Дорогие мои! Чем мне вас отблагодарить?
Пти, сторонник прогресса, считал объяснение доктора низменным, обывательским. Наука — монополия в руках богачей. Она ещё недоступна народу; пора устаревший средневековый анализ заменить широким, непредвзятым синтезом. Истина должна постигаться сердцем. Пти объявил, что он — спирит и указал несколько трудов — несовершенных, конечно, — однако знаменующих собою зарю.
Они выписали эти сочинения.
Спиритизм основывается на утверждении, что роду человеческому свыше предопределено совершенствование. Со временем земля превратится в небо — именно эта сторона доктрины прельщала учителя. Не будучи католической, она восходит к блаженному Августину и св. Людовику. Аллан-Кардек даже опубликовал фрагменты их высказываний, находящиеся на уровне современных воззрений. Доктрина эта жизненна, благотворна и открывает нам, как телескоп, горние миры.
После смерти дух в состоянии экстаза возносится в эти миры. Но порою духи спускаются на нашу планету, и тут они вызывают потрескивание мебели; они присоединяются к нашим развлечениям, наслаждаются красотою природы и чарами искусства.
Между тем многие из нас располагают аромальным хоботком, то есть длинною трубою, которая начинается на затылке и поднимается от волос до самых планет и позволяет нам общаться с духами Сатурна; тела неосязаемые всё же вполне реальны, и между землёю и звёздами происходит беспрестанное общение, движение, обмен.
Тут душа Пекюше озарилась надеждой; ночью Бувар не раз заставал его у окна за созерцанием пространств, пронизанных светом и населённых духами.