— Однако во мне есть нечто, что превыше тела и что иной раз берёт над ним верх, — возражал Пекюше.
— Существо в существе? Homo duplex[4]? Будет тебе! Различные устремления вызываются противоположными побуждениями. Только и всего.
— Но ведь это нечто, эта душа остается всё тою же, невзирая на внешние изменения. Следовательно, она первична, неделима и тем самым — духовна!
— Если бы душа была первична, — возражал Бувар, — новорождённый мог бы что-то помнить, представлять себе всё, как взрослый. Мысль же, наоборот, следует за развитием мозга. Что касается неделимости души, то запах розы или аппетит волка, точно так же как и волеизъявление или любое утверждение, нельзя разрезать пополам.
— Это не имеет к ней никакого отношения, — возразил Пекюше, — душа свободна от свойств материи!
— Признаёшь ты закон тяготения? — продолжал Бувар. — А если материя может падать, она может и мыслить. Имея начало, душа наша тем самым должна быть конечной и, завися от наших органов, должна исчезнуть вместе с ними.
— А я считаю её бессмертной. Бог не может допустить…
— А если бога нет?
— Как так?
Пекюше выложил три картезианских довода:
— Во-первых, бог содержится уже в самом нашем понятии о нём; во-вторых, существование его возможно; в-третьих, будь я конечным, как же мог бы я иметь понятие о бесконечности? А раз мы этим понятием обладаем, то оно у нас от бога, следовательно, бог существует!
Он стал ссылаться на свидетельство нашего сознания, на народные верования, на необходимость существования творца.
— Когда я вижу часы…
— Да, да, знаем мы это! А скажи-ка, где отец часовщика?
— Но ведь должна же быть причина!
Бувар сомневался в существовании причин.
— Из того, что одно явление следует за другим, заключают, что оно вытекает из первого. А вы докажите это.
— Но ведь картина мироздания свидетельствует об определённом намерении, о плане.
— Из чего это следует? Зло создано так же совершенно, как и добро. Червь, развивающийся в голове барана и вызывающий его смерть, с точки зрения анатомии ничуть не хуже самого барана. Всевозможные уродства многочисленнее нормальных явлений. Человеческое тело могло бы быть устроено гораздо лучше. Три четверти поверхности земного шара бесплодны. Луна, небесный светильник, видна далеко не всегда. Ты воображаешь, будто океан предназначен для пароходов, а деревья для отопления наших жилищ?
Пекюше возражал:
— Однако желудок создан для того, чтобы переваривать пищу, ноги — чтобы ходить, глаз — чтобы видеть, хоть и случаются расстройства желудка, поломки конечностей и катаракты. Всё создано с определённой целью! Действие проявляется то немедленно, то спустя некоторое время. Всё зависит от законов. Следовательно, изначальные причины существуют.
Бувар подумал, что, быть может, у Спинозы почерпнёт он убедительные аргументы; он обратился к Дюмушелю с просьбой выслать ему перевод Сессе.
Дюмушель предоставил ему экземпляр, принадлежавший его другу, профессору Варло, сосланному после 2 декабря.
Этика устрашила их своими аксиомами, следствиями и заключениями. Они прочли только места, отчёркнутые карандашом, и уразумели следующее:
«Субстанция есть то, что существует самодовлеюще, благодаря себе, беспричинно, безначально. Субстанция эта — бог.
Один он — пространство, а пространство не имеет границ. Чем ограничить его?
Но хотя оно и бесконечно, оно не является абсолютной бесконечностью, ибо содержит в себе лишь один род совершенства, абсолют содержит их все».
Они часто прерывали чтение, чтобы получше вникнуть в слова философа. Пекюше беспрестанно брал понюшки табаку, а Бувар багровел от умственного напряжения.
— И тебе это интересно?
— Ещё бы! Читай дальше!
«Бог развивается в бесконечность атрибутов, которые каждый по-своему выражают бесконечность его существа. Нам известны из них только два: протяжение и мышление.
Из мышления и протяжения вытекают бесчисленные модусы, в коих содержатся другие.
Тот, кто разом охватил бы всё протяжение и всё мышление, не обнаружил бы в них ничего относительного, ничего случайного, а только геометрический ряд членов, связанных между собою непреложными законами».
— Вот было бы прекрасно! — заметил Пекюше.
«Следовательно, не существует свободы ни для человека, ни для бога».
— Нет, ты только послушай! — воскликнул Бувар.
«Если бы бог обладал волею, имел цель, если бы он действовал ради чего-либо, значит, у него была бы какая-нибудь потребность, значит, он не был бы совершенен. Он не был бы богом.