В момент появления Евдокима в Самаре произошло следующее. Группа молодых социал-демократов во главе с большевиком Позерном отправилась на диспут с эсерами. Тактика революции требовала: «Идти с эсерами врозь, царизм бить — вместе». Собрание проводили в богатом доме либерального биржевика Курлина под видом частного литературного вечера. От партии эсеров присутствовали главные члены комитета: Сумгин, Павчинский, братья Акрамовские, журналист Девятов. В делегацию социал-демократов входили двое с партийными кличками Разум и Птенец, одна с приятельским прозвищем — Лена Рыжая и еще трое — Позерн, девятнадцатилетний Кузнецов, рабочий железнодорожного депо, и гимназистка восьмого класса Муза. Когда они пришли на собрание, там уже сидело человек сто — сто пятьдесят разной публики. Массивная электрическая люстра освещала продолговатый зал. За столом сидел кто-то из эсеровских ораторов и, уткнувшись носом в пачку бумаг, нудным голосом читал какой-то длинный реферат по аграрному вопросу в Англии. Публика вокруг перешептывалась, шаркала ногами по паркету, но это, видимо, не огорчало оратора. Плешь его упрямо блестела и весь вид как бы заявлял: пусть земля треснет, а я буду делать свое дело.
Социал-демократы присели и стали слушать суконно-величавые слова трактата. Прошло пять, десять минут, потом полчаса, но никто так и не понял в словесном тумане, о чем речь. Лица стали равнодушными, глаза потускнели. Всем было смертельно скучно, и молодежь начала тоже шептаться, смотреть на часы, зевать. Позерн — человек лет сорока, крепкого телосложения, черноволосый, с умным лицом, сердито поднялся и немного в нос воскликнул:
— Господа! Прошу прощения за то, что перебиваю. Но такое ли сейчас время, чтобы слушать нуднейшие записки о делах аграрных в Англии, когда вокруг нас происходят дела ограбные? Не поговорить ли нам лучше о настоящем моменте, о революции?
В зале зашумели. Одни хотели слушать доклад, другие — обсуждать революционный момент.
— Мы, социал-демократы, задаем вам вопрос, — продолжал Позерн, — вы довольны самодержавием и его политикой или нет?
— Праздный вопрос! Вас еще на свете не было, когда наша партия насмерть боролась против самодержавия! — с досадой, веско ответил взъерошенный, с львиной шевелюрой Сумгин. А братья Акрамовские деланно-сладко улыбнулись.
— Прекрасно! — поднял руку Позерн. — Полное отрицание самодержавия есть демократическая республика, так? — обвел он взглядом зал. — А это возможно лишь в результате победоносного вооруженного восстания во главе с рабочим классом, То есть при диктатуре пролетариата. Только так можно прийти к социалистическим…
— Ясно! — в один голос воскликнули улыбающиеся сладко братья Акрамовские.
— Верно, спор излишен. Излишен потому, — пояснил Сумгин, — что в программе нашей партии вопрос стоит точно так же. Вот, черным по белому: в случае надобности мы признаем диктатуру.
— Чью диктатуру? — въедливо перебил его Позерн. — Это во-первых. Во-вторых, «в случае надобности» — формулировка весьма расплывчатая. Ведь на чей-то взгляд надобности может и не оказаться, верно? Однажды, знаете, поп проповедь говорил о страшном суде. Уж так говорил, так расписывал, что бедные прихожане разрыдались и даже сам поп заплакал. Потом вытер слезы и говорит: «Не плачьте, братие-миряне, может быть, еще все это и брехня…»
Собрание захихикало, говорок громче. Заплывший, словно искусанный пчелами Павчинский, незаурядный краснобай и шутник, покосился на Позерна с порицанием, как бы говоря: «Ай-ай-ай! Милостивый государь, нехорошо… У нас серьезный диспут, а вы позволяете этакие кунштюки…»
Молодой слесарь из депо Шура Кузнецов склонился к Лене Рыжей — рыжей на самом деле, — сказал что-то ей на ухо, и она затряслась в беззвучном смехе. Остальные диспутанты в ожидании начала настоящей дискуссии зорко следили за начальными маневрами закоперщиков.
В этот момент караульный, стоявший у входа, подошел торопливо к Сумгину, сказал ему что-то. Сумгин провел пятерней по львиной шевелюре, повернулся к своим, бросил коротко:
— Полиция…
Сказал негромко, но все в зале услышали. Волной прошел шум, встревоженная публика беспокойно засуетилась, многие повскакали с мест. Члены комитета эсеров сбились в кучку, оживленно заговорили о чем-то. Кузнецов сунул руки в карманы, откинулся на спинку стула, обвел серыми, несколько наивными глазами зал.